Наш Современник, 2004 № 03

Головок — левой, правой, —

Но общ-един живот.

На мир надежда тает:

Живот — оплот? Увы…

Похоже, не хватает

Нам третьей головы:

Обычной, человечьей,

Разумной, нехмельной…

 

Кто-то добавит: — Ну, положим, не хватает… Так ведь есть еще Дума… — Знаем, есть, — как бы отвечает за своего героя поэт. — Но кто в Думе-то? С “суконным рылом” — никого. В основном — “белая кость”, “предприни­матели”…  Всечеловеки! Иные даже с двойным гражданством. И каждый — оттуда, сверху — только что не орет:

 

Чернь, не суйся с советами!

Сгинь, крестьяне-рабочие,

Чугуны прокопченные,

В дорогой вашей вотчине

Мы одни — золоченые,

Мы одни — элитарные,

Мы одни – родословные,

Остальные — бездарные.

 

Тревожно на душе у поэта от столь непривычной яви. В другом стихотво­рении тревога эта вылилась уже в трагический вывод: “А государство валится с  пугающей поспешностью,/А “демократы” хвалятся…”.

Хвалятся… Но и за этой похвальбой поэт различает подлинное их лицо:

 

Ах, антисозидатели,

Ах, “прав-свобод” приверженцы,

Ах, от Отчизны-матери

В ее несчастье беженцы.

 

Суровый упрек, но кто скажет, что несправедливый?

Убежали тысячи, не оглянувшись даже, без малейшей благодарности державе за дипломы, звания, “нажитые” состояния… В народе можно было услышать: — Для того, видно, и сделали “перестройку”, чтобы можно было свободно уехать, прихватив с собой капиталы, а не понравится — и вернуться. Жалеет ли народ об убегающих согражданах? Да нет — по свидетельству поэта, презирает. В душе у него вполне сложившееся мнение о них:

 

Вы же: “нет у вас родины”,

Вы же: “нет вам изгнания”.

Собирайтесь да кучкайтесь,

Поднимайтесь хоть на небо

И небесными тучками

Уплывайте куда-нибудь.

 

В один из поздних октябрьских дней, для Архангельска уже предзимних, Ольге Александровне довелось, стоя на берегу Северной Двины, наблюдать грустную картину: в результате рано ударивших заморозков в лед намертво вмерзли плоты. Представилось: весной, в дни ледохода “Изотрет их, измочалит между льдинами,/Не бывать им больше плотными, плотам”. Мысль эта всколыхнула жившую с некоторых пор в ее душе боль за судьбу народа, само собой родилось сравнение:

 

Замороженный в Двине-родимой-Северной,

Осужденный на рассеяние, плот,

То не ты ли — без надежд на воскресение, —

Трудовой, властями преданный народ.

 

Впечатляющее сравнение. А в следующем стихотворении об этом же, но с еще большей душевной болью: “В государстве, на лом назначенном,/Оста­новлен, остыл мотор”. Редко столь пессимистическое настроение овла­девало поэтом в те годы, но, как видим, случалось, хотя она старалась не позволять себе подобной слабости, пусть даже минутной, собирала, растила в душе волю к борьбе, к сопротивлению. При этом иронизируя над теми, кто эту волю утратил, и единственно возможной позой при новой власти считает стояние на коленях с протянутой “Христа ради” рукой.

 

В храмах мольбы: — Господи, помилуй!

В школах слезы: — Власть, подай за труд!

А крестьяне вскидывают вилы —

В бой с навозом фермерно идут.

А шахтеры дружно голодают…

 

Мольбы… слезы… голодовки… А если бой — так только с навозом… Да и зачем он, бой? Выгоднее извернуться, притереться к начальству, устроиться подле… Таких поэт откровенно презирает:

 

А ты уже, друже, похоже, угодлив!

Умеешь моститься не рядом, а подле.

…Ведь “подле” на подлинность как-то не тянет,

Все мнится, что подлость из “подле” проглянет.

 

Человек, оставшийся самим собою, не утративший чувства чести, при виде всего этого возмутится: — И это народ-победитель?! “Самый непокор­ный” народ на земле, как написал о нем сразу после войны один испуганный его великим ратным подвигом американец?! Возмутится — и будет прав.

Сама же О. Фокина, из присущей ей деликатности, не могла позволить себе прямых упреков народу. Она привела в пример ему “тетушку-свет Ангелину” — женщину, так сказать, с характером, может быть, соседку из родной деревни. “Памятны твои восстанья/Супротив народных бед”, — так она начинает свой рассказ о тетушке. — “Ругиванось на собраньях, /Бегивано в сельсовет…/ Т р е б о в а л а — не просила”… — такой вот была она, Ангелина, при советской власти. А при теперешней? Да все такая же! Своему поэту при встрече в первую очередь о том, что наболело:

 

— Нынешни завозгудали:

“Старое пора на слом!”

Ох как я схлестнулась даве

С этаким одним “орлом”!

Робкие, мол, наши души!

Рыбья (то ли рабья?) кровь!

Трепанула я “орлушу”.

Хвост-то вырастет ли вновь?

 

Нравится О. Фокиной характер тетушки Ангелины. Она не могла не увидеть в ней потомка тех русских деревенских женщин, которыми восхищался еще Некрасов: “Коня на скаку остановит,/В горящую избу войдет…”.