10 июня 1947 года, уже после Великой Отечественной войны, опять возник новый вариант текста, близкий к сегодняшнему.
М. С. Горбачёв, великий специалист по разоружению страны, 13 декабря 1991 года своим личным указом утвердил опять-таки новый текст присяги, не обсуждённый ни депутатами Верховного Совета, ни военными людьми. Как мрачно шутили в те дни офицеры: “Всё бы хорошо, но непонятно – какому народу мы клянёмся, какую Конституцию мы обязаны защищать и, главное — какую Родину, если иметь в виду государство?..”
После развала СССР новый Президент РФ подписал 5 января 1992 года Указом №7 скоропалительный и не согласованный ни с кем (в том числе и с военными) текст ещё одной в истории России воинской присяги, в которой отсутствовало главное: “Я, гражданин…” (впрочем, этой важнейшей фразы не было и в “ставропольском” варианте). Наспех состряпанная цидулка обязывала некоего виртуального россиянина “не применять оружие против своего народа и законно избранных им органов власти” (именно эта формулировка объясняла спешность подписания Указа, включенного в десятку первых государственных указов, а также “соблюдать законы иного государства” — то есть в первую очередь уважать суверенитеты бывших республик разодранного в Беловежье СССР. Всё, понимашь, продумано!.. Слава Богу, век её был недолог: по этому ущербному тексту присягнули лишь два воинских призыва. Последний вариант Военной присяги появился 11 февраля 1993 года:
Всё-таки: сколько скорби причиняет одна только мысль об истории Российского государства — как бы оно ни называлось в различные времена!.. Не стыдно и всплакнуть по такому поводу — “слить” эмоции в память Господа. Но! – “Что такое Отечество?” – задавался вопросом
А это — разве это не про Германа Угрюмова?.. Про него, про него!
Капитан 1-го ранга Виктор Алексеевич Смирнов:
Герман был уже на втором курсе, когда я поступил в училище. Познакомились мы с ним в сентябре 1968 года. Я родом из Мценска Орловской области, разница в возрасте у нас в полтора-два года. Я поступил, окончив десятилетку, Герман уже успел понюхать самостоятельной жизни. Тем не менее сошлись мы сразу, и у нас быстро сложились довольно теплые отношения.
На втором курсе Герман уже был заместителем командира роты. Тут следует немного разъяснить. Командиром роты был, естественно, офицер; его заместитель и старшина роты – курсанты, командиры взводов – тоже курсанты. Но замов, как правило, назначали со старших курсов, Германа же назначили уже после первого года обучения.
Выделялся он и ростом, и габаритами, и общительностью – фамилия его как-то совсем не соответствовала характеру, жизненной энергии, которая из него прямо-таки выплёскивалась. Очень жёстким был командиром и при этом пользовался авторитетом у курсантов и преподавателей. Здесь ситуация объясняется точной фразой одного из наших полководцев: требовательность без личного примера уже есть тирания. Это прописная истина, ведь: учи наставлением в нужное время, достойным примером – всегда. Лорд Боллингброк даже выше забирал: “Самые суровые приказы смягчаются личным примером, и даже жестокость выглядит оправданной”. Вряд ли он читал в ту пору сочинения Боллингброка, скорее это было врождённое чувство порядочности, культивируемое в их семье.
Командиром роты у нас был капитан 3-го ранга Чирков, очень уважаемый нами человек, и он Герману полностью доверял. Уважал его и неоднократно ставил в пример младшим командирам и начальник факультета Василий Степанович Бойко, другие преподаватели. Дело в том, что он в учёбе наглядно проявил свое усердие и трудолюбие. Учеба давалась ему вначале трудновато: и тяжелое деревенское детство, и вечернее образование в ШРМ, которое вряд ли даёт больше знаний, чем обычная десятилетка, и год пропуска… Так ли я сказал – не знаю, но предметы брал он не с ходу, как те, кто еще вчера сидел за партой. Брал горбом! До третьего курса, по-моему, у него еще были тройки и четвёрки, потом – одни пятёрки.