Читаем Наш Современник, 2004 № 07 полностью

На именины часто приходили из цековского санатория, расположенного неподалеку от Городни, люди из охраны Брежнева, которым было все равно, куда и к кому идти, лишь бы посидеть за столом и выпить, тем более за таким радушным и изобильным столом, как у о. Алексея.

И каждый раз, произнося тост из года в год, Владимир Алексеевич говорил: “и люди известной профессии”, что, естественно, их страшно злило. Не раз я слышал их раздраженный шепот, когда произносился тост: “сейчас опять скажет “люди известной профессии”. И он действительно это говорил, а они мрачно слушали. Однажды после такого вечера, когда все разъез­жались, они пригрозили ему. Но он обозвал их чекистами, сказал, что его не испугаешь, не из таких и т. д. Видно, не любил их за что-то и не очень-то боялся.

Вечер в Лужниках

 

Разные бывают ситуации. Однажды Владимир Алексеевич мне позвонил, сказал, что должен выступать в Лужниках, и предложил: может, заеду за ним и потом мы вместе поедем на вечер. Конечно, я ему пообещал, что завтра в три часа буду у него в Переделкино, где он подолгу живал один с собакой Саной.

Но к 12 часам ко мне в мастерскую пришла племянница Зураба Таня Некрасова, родственница поэта Николая Алексеевича. Я помогал ей опре­делиться с работой в издательстве “Изобразительное искусство”, где был в худсовете и где со мной считались. Она — совсем еще молодой художник, только что окончила Строгановку, хотелось как-то позаботиться о ней, помочь с работой, тем более что это для меня не составляло большого труда.

Спустя какое-то время, спохватившись, я спросил у нее, который час, мне надо было ехать за Солоухиным. У нее тоже часов не оказалось. Выйдя с ней на улицу, я с ужасом узнал, что уже четвертый час, а машина моя у дома. Прикинул, что до дома минут двадцать и до Переделкино минут 40. Успеть я никак не мог. Его выступление срывалось, я был в ужасе, клял себя всячески за свое нерадение, но выхода из создавшейся ситуации не видел.

Однако Владимир Алексеевич нашелся. Поняв, что я не приеду, он позвонил Зурабу, чтобы тот его выручил. Зураб, мгновенно оценив ситуацию, схватил такси — живут они на Ленинском проспекте — и вовремя доставил писателя на сцену.

Они справедливо обиделись тогда на меня, и когда я появился в зале, не смотрели в мою сторону.

А вечер тот был удивительно хорош, я его прекрасно помню. Владимир Алексеевич был просто великолепен. Много рассказывал о деяниях “пла­менных революционеров” типа Землячки и Белы Куна в Крыму, о жизни русской эмиграции в Париже, о своих знакомых, тоже эмигрантах, Зерновых и другое. Читал стихотворение Георгия Иванова, посвященное Государю и его семье:

 

Эмалевый крестик в петлице

И серой тужурки сукно.

Какие печальные лица,

И как это было давно...

 

На огромном экране, установленном на сцене, были видны его слезы. Он тогда уже проникся идеей самодержавия, монархии, вокруг которой, и это верно, концентрируется национальное самосознание народа, мучени­ческой кончиной государя и его семьи.

Закончил писатель свое выступление знаменитым теперь стихотворением “Друзьям”, которое он прочитал с большим подъемом:

 

Держитесь, копите силы,

Нам уходить нельзя.

Россия еще не погибла,

Пока мы живы, друзья...

 

“Оставили в рядах”

 

В один из декабрьских дней позвонила Лена Чавчавадзе и сказала, что в Доме литераторов будет показан фильм Ф. Я. Шипунова “О Волге”, и пригласила нас на просмотр этого фильма.

С Фатеем Яковлевичем Шипуновым познакомились незадолго до этого, будучи в гостях у Зураба и Лены дома. И стали тоже общаться, а потом и дружить с ним. Человек он был очень интересный, посвятивший свою жизнь проблемам экологии в нашей стране, боролся против чудовищного плана переброса вод c севера на юг, к которому сейчас опять вернулись, против уничтожения “неперспективных деревень”, против загрязнения природы промышленными отходами и установок атомных станций рядом с древними городами. Мы тогда и сами поняли, что идет борьба с той средой обитания, в которой жил наш народ не одну сотню лет. Что не случайно уничтожается та культурная среда, в которой родится, живет и трудится человек, все то, что создано им на протяжении веков. Все эти, как пишет В. А. Солоухин,

 

Сокровища всех времен,

И златоглавые храмы,

И колокольный звон,

Усадьбы, дворцы и парки,

Аллеи в свете зари,

И триумфальные арки,

И белые монастыри,

В уютных мельницах реки

И ветряков крыло,

Старинные библиотеки

И старое серебро.

 

Перейти на страницу:

Все книги серии Наш современник, 2004

Похожие книги

1941 год. Удар по Украине
1941 год. Удар по Украине

В ходе подготовки к военному противостоянию с гитлеровской Германией советское руководство строило планы обороны исходя из того, что приоритетной целью для врага будет Украина. Непосредственно перед началом боевых действий были предприняты беспрецедентные усилия по повышению уровня боеспособности воинских частей, стоявших на рубежах нашей страны, а также созданы мощные оборонительные сооружения. Тем не менее из-за ряда причин все эти меры должного эффекта не возымели.В чем причина неудач РККА на начальном этапе войны на Украине? Как вермахту удалось добиться столь быстрого и полного успеха на неглавном направлении удара? Были ли сделаны выводы из случившегося? На эти и другие вопросы читатель сможет найти ответ в книге В.А. Рунова «1941 год. Удар по Украине».Книга издается в авторской редакции.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Валентин Александрович Рунов

Военное дело / Публицистика / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное