Наш Современник, 2004 № 07

Можно насытить человека пищей, но, разрушив среду, культурную среду, сделать его нравственным калекой и человеком глубоко равнодушным к своему народу, к своей стране в целом. Эта борьба длится почти век, и вот, как следствие ее, продажа земли, принятая законодательным собранием сейчас, в наши дни, при нищете ограбленного реформами народа. К тому же в паспорте исключили графу “национальность”. Вспомним, что сразу после Октябрьской революции 1917 года убрали графу “вероисповедание”. А вот теперь — национальность. Всё делается последовательно. Нас, русских, как народ исключили из жизни одним росчерком пера, а землю нашу, политую потом и кровью отцов и дедов, продают. Так всегда поступали захватчики, оккупирующие страну. Но мы живы, и жива наша Святая Церковь.

Однажды Фатей Яковлевич пригласил меня в научную экспедицию Академии наук — на машине проехаться вдоль Волги, охватив несколько районов, что и было сделано. Осматривали плотины, насколько сильно подтоплены при­брежные города и как изменилась в связи с этим экология этих мест. К тому же он был блестящим оратором, и на его публичные выступления по вопросам экологии мы всегда рвались. И вот просмотр его фильма.

Потом Лена добавила, что после этого мы должны будем встретиться с Солоухиным и что его сегодня собираются исключить из партии. Много за ним числилось “грехов”, много было написано такого, в том числе и афганские страницы, что не устраивало партийное руководство Союза. Его вызвали “на ковер”, спросили: ваши ли труды?.. Он сказал в ответ: “От своих работ не отказываюсь”. И вот грозят исключением из партии.

После просмотра фильма вышли вместе. Был зимний тихий вечер, шел снежок, но я чувствовал себя плохо, заболевал гриппом, как всегда в это время года, и поэтому собрался идти домой и лечь в постель.

С большим и тяжелым портфелем подошел Владимир Алексеевич. Мы все бросились к нему с вопросами: ну как, выгнали наконец из партии или нет?

“Да нет, — последовал ответ писателя, — оставили в рядах”.

У Леонова

 

В марте 1994 года Леониду Максимовичу Леонову в числе первых была присуждена Международная премия Фонда Святого Всехвального апостола Андрея Первозванного, президентом которого является А. В. Мельник. Торжества вручения проходили в Николаевском зале Белорусского вокзала. От Леонида Леонова представительствовал Вл. Алексеевич, он и говорил ответное  благодарственное слово во время церемонии вручения. Речь его лилась спокойно, с достоинством и с характерным оканьем, и вдруг слышим с удивлением — его не было видно за множеством приглашенных, —  как он ровным, спокойным голосом кому-то говорит: “Отойди, не мешай!” Оказалось, что это было сказано Вл. Десятникову, близкому ему человеку, но который стал слишком проявлять активность, подсказывать и поправлять его во время церемониальной речи.

Затем мы за одним столом — Владимир Алексеевич и Вл. Десятников, извест­ный актер, любимый герой нашей юности Олег Стриженов с дамой и я.

Владимир Алексеевич был весел, постоянно произносил тосты, обра­щаясь к кому-нибудь из нас. Настроение легкое, праздничное. Олег Стриже­нов сказал мне во время нашего разговора, что хотел стать художником и сейчас любит рисовать, так что в душе так и остался преданным изобразитель­ному искусству человеком. Я с удовольствием рассматривал его великолеп­ное, крупно вылепленное, благородное лицо, и не давала покоя мне мысль, что так по-настоящему и не дали ему развернуться — слишком русский типаж, а это не поощрялось руководством.

Его дама по мере поднятия рюмок стала настороженно посматривать на него, видно, опасаясь, как бы наш великий актер не перебрал лишнего.

После окончания ужина, когда все в бодро-усталом, но приподнятом настроении стали расходиться, я предложил Владимиру Алексеевичу вместе поехать к нашему классику и лично вручить Леонову диплом о награждении премией, знаком Св. апостола Андрея Первозванного “За веру и верность” и иконку. Затем посидеть у него, тем более что он ждал нас, заранее преду­прежденный.

Владимир Алексеевич стал вначале отказываться, говоря, что ему сейчас очень удобно добраться до дачи в Переделкино, где он жил. Сел на поезд и доехал до места, а от Леонова как он будет добираться? Нет, в следующий раз как-нибудь. Тут его взгляд упал на нераспечатанную бутылку “Посольской водки”, случайно оставшейся на столе. “А вот, кстати, и водка осталась. Я, пожалуй, возьму ее с собой. Приеду к себе, пропущу еще одну рюмку и спать”. При этих словах он взял ее и попытался положить в довольно объемис­тый портфель, но там ей места не нашлось, все было забито какими-то бумагами. Тогда он с большим трудом втиснул бутыль во внутренний карман пиджака. Мне пришлось снова ему сказать, что жаль, Леонид Максимович был бы очень рад нас видеть, и надо бы оказать ему честь своим посещением, все-таки старый человек.

Наш писатель задумался и сказал: вот если бы была машина, чтобы добраться до Леонова, тогда можно было бы поехать к нему.