Расставались со взаимными уверениями в необходимости встречаться. И перезваниваться, конечно.
Целых два месяца прошло, прежде чем Ольга снова услышала голос Валентины по телефону. Сама даже и не подумала ей позвонить. Зачем? И вообще забыла о её визите. Продолжала прощаться с иллюзиями. Однажды смотрела по телевизору программу, в которой рассказывалось о нелёгкой судьбе популярной певицы. Проникновенный и печальный женский голос с многозначительными паузами и многочисленными вздохами рассказывал о том, как безденежно и голодно жилось будущей эстрадной звезде, и даже сейчас ей приходится испытывать немалые трудности. Певица при этом выглядела очень холёной; пальцы рук, которые она нервно ломала, были усеяны кольцами и перстнями; шею обрамляло дорогое ожерелье искусной работы; роскошный дом, в котором она жила за городом, менее всего походил на полуразвалившийся дачный сарайчик какой-нибудь задёрганной жизнью пенсионерки. Тихий голос ведущей программы тем не менее продолжал взывать к сочувствию. Они сидели в уютной гостиной, «звезда» и ведущая, горела свеча у них на столике, и было очень хорошо видно: даже пламя этой свечи, даже тень от него, отбрасываемая на их лица, и те стоили больших денег. И Ольга чуть не заплакала — оттого, что её обманывают, нагло ей врут: «Ну почему, почему, если у людей есть деньги, я должна на это смотреть?»
В таком душевном состоянии и застал её звонок Валентины. Трубку снял расторопный сын. Узнал её сразу: «Мам, это Федёвкин тебя!» «Тише ты, не кричи так… Какой Федёвкин?» — Ольга сразу не сообразила. «Ну, тот, который приходил тогда…»
Разговор вышел недолгим. Начало было с вкрадчивой улыбкой, которую Ольга сразу увидела перед собой и узнала; потом голос Валентины окреп, и невнятные ответы Ольги только придавали ему силу. Валентина предложила посетить её дачу: «Это недалеко от города, туда автобус ходит. Вместе поедем». Слово «автобус» всё вдруг открыло, заставило вспомнить, почему Ольга и прежде считала Валентину странной.
Когда они работали вместе, Валентина рассказывала, как она проводит выходные. Одним из любимых её занятий было прокатиться вместе с дочкой на автобусе шестого маршрута (тогда он ещё ходил), которым управлял знакомый водитель, из конца в конец и обратно. Она на полном серьёзе, с какой-то непонятной радостью рассказывала, как они выходят из дома после завтрака, садятся на улице Путиловской в автобус и катят по кругу. Разве не странное увлечение?
На встречу с Валентиной они опоздали. Не доехали одну остановку, вышли по ошибке и теперь двигались словно под перекрёстным огнём. Мальчишки взрывали петарды. Вадим заинтересованно вертел головой по сторонам, но Ольга тянула его за руку, вздрагивала от неожиданных разрывов — никак не могла привыкнуть.
Валентина выглядела оживлённой; та же копна волос на голове, тот же свитер, вместо брюк, правда, джинсы; в кроссовках, потрёпанная спортивная сумка в ногах. Баба неопределённого возраста. «А ведь ей лет тридцать, наверное, — подумала Ольга, — как и мне». «Автобус только что ушёл, — весело сообщила Валентина. — Следующего будем ждать. Зато первыми будем».
Вадима оставили сидеть на сумках, а сами отошли к соседним ларькам купить бутылку минеральной воды. Светило солнце; было и прохладно, и жарко одновременно. Ещё задержались немного, разглядывая витрину. И тут неожиданно Ольга услышала за спиной: «Мужики, два рубля не найдётся?» Она удивлённо обернулась: это к ним обращаются? Валентина ответила коротко: «Нет». У спрашивающего человека не было лица — только синяки, шрамы и порезы. У него даже дыхания не было. Ни на что не претендуя, шатаясь, поплёлся дальше. Валентина скорчила игривую физиономию, молча пожала плечами, показывая Ольге: вот, мол, чудила ещё объявился! Но Ольге стало неприятно: кто это — «мужики»? Разве не видно, кто она? Разве можно её перепутать с мужчиной? Это всё из-за Валентины, решила она, из-за того, как она мужиковато выглядит. Вот уж действительно Федя Федёвкин! С ней ещё в историю поневоле попадёшь!
Вадиму не было скучно. Котёнок откуда-то взялся, тыкался симпатичной мордочкой в сумки. О ноги Валентины стал тереться, спинку выгибая, а она: «Ну что, ты тоже два рубля пришёл просить?»