Наш Современник, 2005 № 03

Следует заметить, что политический национализм не исчерпывает всей сложности позиции философа по национальному вопросу, но стихийным, экзистенциальным националистом он оставался всегда: «Кроме русских, единственно и исключительно русских, мне вообще никто не нужен, не мил и не интересен» («Опавшие листья. [Короб первый]»). Принадлежность к нации для него была чем-то роковым, фатальным, биологически предопределенным, вне нации личность невозможна: «Со своего корня нельзя уйти растению: оно умрет. Оно может быть только сорвано со своего корня: ветром, зверем. С своей земли некуда уйти народу. От своего народа некуда уйти человеку», но «судьбу „быть русским“ можно принять с ненавидением и можно принять с любовью». Розанов принял эту судьбу «с любовью» и остался верен своему выбору даже в период жестокого разочарования в родине после октября 1917 г.: «[…] при всем этом — люблю и люблю только один русский народ, исключительно русский народ. […] И только эту „вошь преисподнюю“ и люблю. И хочу — сгнить, сгнить — с нею одной, рыдая об этой его окаянной вшивости» (из письма к П. Б. Струве, февр. 1918).

ОЧЕРК И ПУБЛИЦИСТИКА

Сергей Сидоренко НУЖНА ЛИ «УКРАЇНЦЯМ» РОССИЯ? (Главы из книги)

Вместо предисловия

То, что произошло с Украиной, можно сравнить с запоем. В шинке, куда забрел ненароком наивный малороссийский мужик, его опоили самогонкой, настоянной на дурном зелье.

Опившись зелья, мужик принялся буянить, крушить все вокруг, говорить гадости своим близким… В пьяном угаре он за короткое время умудрился разрушить то, что создавалось им долгие годы ценой непосильного труда.

В итоге — пропил значительную часть имущества, разругался с родственниками, попал в долговую кабалу… Вдобавок, пока он валялся пьяный, его ограбили…

Однако запой и все его тяжкие последствия — это еще не смерть. После запоя и жестокого похмелья нужно, оглядев себя в зеркале, исправлять ошибки и пытаться наверстать упущенное.

1

«Самый вопрос о пользе и возможности употребления в школе этого наречия не только не решен, но даже возбуждение этого вопроса принято большинством малороссиян с негодованием, часто высказывающимся в печати. Они весьма основательно доказывают, что никакого особенного малороссийского языка не было, нет и быть не может и что наречие их, употребляемое простонародьем, есть тот же русский язык, только испорченный влиянием на него Польши; что общерусский язык так же понятен для малороссов, как и для великороссиян и даже гораздо понятнее, чем теперь сочиняемый для них некоторыми малороссами и в особенности поляками так называемый украинский язык. Лиц того кружка, который усиливается доказать противное, большинство самих малороссов упрекают в сепаратистских замыслах, враждебных России и губительных для Малороссии»

(Из «отношения», направленного министром внутренних дел Валуевым министру народного просвещения Головину.) (1).

Когда украинские пропагандисты в своих целях бесконечно тиражируют выдернутые из контекста слова «никакого особенного малороссийского языка не было, нет и быть не может», то предусмотрительно «забывают» уточнить, что мнение, выраженное этими словами, принадлежит не самому министру, а «большинству малороссиян» — министр же это мнение только приводит, заявляя о своем с ним согласии. «Забывают» они упомянуть и о том, что министра внутренних дел вопрос о малороссийском языке интересует лишь, как сказано в том же документе, «вследствие обстоятельств чисто политических, не имеющих никакого отношения к интересам собственно литературным» (2) — а именно по причине того, что в условиях польского восстания «большая часть малороссийских сочинений действительно поступает от поляков» (3).