Наш Современник, 2005 № 05

Отрешённое лицо комбата, струйка крови из уха и рот, судорожно хватающий воздух, как у пойманного сазана, навели связного на верную мысль: контужен. Вырвав из планшета клочок бумаги, он быстро написал: «Приказано отходить» — и поднес к глазам Успенского. Тот равнодушно отмахнулся, как от назойливой мухи, и опять за своё. С него близко лопнувшим снарядом была сорвана фуражка, ухо распирала колючая боль, а голову заполнил густой, вязкий, тошнотворный звон очень высокого тона, будто один за другим беспрерывно рвались снаряды. В этом звоне тяжёлым молотком стучала единственная мысль: «Спрятать, сохранить замки орудий». Когда яма была готова, комбат, завернув замки в брезентовый орудийный чехол, опустил их в неё. Несколькими гребками зарыл. Прикрыл сухими стеблями кукурузы и наконец выпрямился, привычно засекая координаты ямы, «привязывая» её к углу стоящего неподалёку деревянного сарая. Смахнув пот со лба, протёр глаза, которые слезились от пороховой гари и смрада сожжённой травы, и только теперь увидел — их осталось четверо: он сам, начальник связи, заряжающий и ординарец.

Кто-то сильно и властно толкнул его в спину, и Успенский молча зашагал за лейтенантом, автоматически, как во сне, передвигая ноги. Шаг за шагом, шаг за шагом. Так же автоматически поднял с земли тяжёлую миномётную плиту и, взвалив на спину, прикрылся ею, как бронёй, от пуль и осколков.

Проходя мимо огневой, Успенский остановился и виновато бросил прощальный взгляд на орудия, выдвинутые из укрытий на прямую наводку, с ещё не остывшими, непривычно опущенными стволами. Новенькие, отливающие свежей краской, они, казалось, молча упрекали: «Значит, бросаете?!». От досады и стыда под кожей щёк взбугрились желваки, острая боль полоснула по сердцу. Его опять подтолкнули, и он снова зашагал. Когда накатывала очередная волна тошноты, Успенский широко раскрывал рот и «откусывал» порции воздуха.

Тяжело вздохнув, он вспомнил минувший бой.

С утра всё складывалось удачно. Артиллеристы успешно отразили несколько атак. Но противник продолжал наращивать удары, бросал в бой всё новые и новые роты солдат и танки. Потери артиллеристов тоже росли. Даже новому командиру полка капитану Васильеву, только что принявшему командование после гибели прежнего командира майора Алгазина, пришлось сесть за панораму и стрелять из гаубицы по танкам прямой наводкой. А во второй половине дня положение стало вовсе критическим. Прорвавшиеся через железнодорожный переезд автоматчики ракетами указали самолетам цель — батарею. Началась зверская бомбёжка. Одно сообщение было печальнее другого. Лошади убиты, тягачи повреждены. Связи со штабом — никакой: проводная связь оборвана, рация выведена из строя. Снаряды кончились… На этом мысли комбата оборвались.

На пригорке шедший впереди лейтенант внезапно взмахнул руками и медленно упал ничком. Успенский перевернул его, стал тормошить. Ни звука. По пыльной выцветшей гимнастерке расползалось бурое пятно…

Под утро все оставшиеся в живых сосредоточились в районе населённых пунктов Цыбенко, Варваровка.

Через три месяца началось контрнаступление. Дивизии довелось наступать по тому пути, которым отходила: вдоль железной дороги Сталинград-Котельниково.

Воины ворвались на станцию Абганерово. Под стремительным натиском конников и танков, поддержанных авиацией, немцы поспешно отступили. На станции, треща и взрываясь, полыхали вагоны и склады, подвергшиеся бомбёжке. Здесь произошла неожиданная встреча.

Внимание Успенского привлекла одна уцелевшая открытая платформа. На ней громоздилась разная военная техника, подготовленная к отправке в Германию. Успенский вскочил на платформу. Осмотрел стоявшие там орудия и вдруг, широко раскинув руки, радостно закричал:

— Ура! Братцы, да ведь эти же пушки наши! Целенькие. — И потом, ласково похлопывая и поглаживая их, как старых и верных друзей, он вполголоса удовлетворенно приговаривал: — Значит, мы с вами ещё повоюем. Замки-то припрятаны…

Вскоре Успенский стал командиром 265-го специального истребительно-противотанкового дивизиона, оснащённого самыми совершенными орудиями. Длинноствольные, грозные, они прошили насквозь и сожгли не один десяток гитлеровских машин.

Но сталинградские пушки Успенский сохранил. Они, сработанные руками тружеников города на Волге, как говорилось, огнём и колёсами поддерживали успешное наступление. Продолжали уничтожать боевую технику и живую силу врага на ростовской земле и в Донбассе, в Крыму и Белоруссии, в Прибалтике и Восточной Пруссии. Но война есть война. Уцелеть было суждено — увы — только одному орудию. Израненное, видавшее виды, прошедшее, в прямом смысле, сквозь огонь и воду, оно произвело свой последний выстрел в последний час войны в районе польского города Данциг.

Возмездие

Полк с боями продвигался вдоль железной дороги Сталинград-Сальск. Отступая в направлении станции Пролетарская, фашистские звери особенно неистовствовали.