Наш Современник, 2005 № 07

Господи, кто обитает
В светлом доме выше звёзд?
Кто с тобою населяет
Верьх священный горних мест?

Тот, кто ходит непорочно,

Правду завсегда хранит
И нелестным сердцем точно,
Как устами говорит.

Кто языком льстить не знает,

Ближним не наносит бед,
Хитрых сетей не сплетает,
Чтобы в них увяз сосед.

Презирает всех лукавых,

Хвалит Вышнего рабов
И пред Ним душою правых
Держится присяжных слов.

В лихву дать сребро стыдится,

Мзды с невинных не берёт.
Кто так жить на свете тщится,
Тот вовеки не падёт.

Это вольное переложение 26-го псалма из Псалтири. Но сколько же собственного чувства вложил в стихи поэт! Другое дело, что во всей своей жизни и в творчестве Ломоносов всегда стремился войти в личное взаимодействие с Всевышним, минуя посредников. Оттого у него нередки разночтения с церковным пониманием Бога. Евангельскую фразу Христа «в доме Отца Моего обителей много» он понимал точно так же, как и Джордано Бруно: звездное небо всюду обитаемо.

Открылась бездна, звезд полна.
Звездам числа нет, бездне дна.
…Уста премудрых нам гласят:
«Там разных множество светов,
Несчётны солнца там горят,
Народы там и круг веков;
Для вящей славы божества
Там равна сила естества».

Открывший атмосферу на Венере, Ломоносов естественно предположил присутствие на ней людей и со свойственной ему непосредственностью и парадоксальностью рассуждал так: «Ежели на планетах есть живущие там люди, то какой они веры? Крещены ли они в веру Христову? Ежели кто про то знать или обратить в нашу веру хочет, тот пусть по евангельскому слову туда пойдёт. И как свою проповедь кончит, то после пусть едет на Венеру. Только бы труд его там не был напрасен. Может, тамошние люди в Адаме не согрешили».

Понятно, что подобными пассажами Ломоносов лишь умножал себе число врагов, не только в научной, но и в церковной среде. Но, как говорится, Платон мне друг…

Своими натурфилософскими воззрениями Ломоносов заложил основы русского космизма, который позднее мощным потоком влился в мировую мысль трудами Федорова, отцов Флоренского и Булгакова, Циолковского, Чижевского, Вернадского.

Вера в Творца соединялась у Ломоносова с непреклонной верой в самого себя, в свое предназначение. Вот уж кто в самом деле знал, что «царство Божие внутри нас есть». Он писал об этом в стихах.

В терпении моем, Зиждитель,
Ты был от самых юных дней
Помощник мой и Покровитель,
Пристанище души моей.

От чрева матери тобою

И от утробы укреплён,
Тебя превозношу хвалою,
Усердием к Тебе возжжён.

Враги мои чудясь смеются,

Что я кругом объят бедой,
Однако мысли не мятутся,
Когда Господь — Заступник мой.

И в прозе:

«Я бы охотно молчал и жил в покое, да боюсь наказания… от Всемогущего, который не лишил меня дарования… дал терпение, и благородную упрямку, и смелость к преодолению всех препятствий и к распространению наук в отечестве, что для меня всего в жизни дороже».

Понятно, почему одиночество такого человека было согрето неугасимым внутренним огнём, почему умирать ему было не страшно.