Наш Современник, 2005 № 12

Острова возникли внезапно, они словно бы поднялись из глубин океана, взломав бескрайнее ледяное поле, все разом. Голубая чистая вода омывала каждый из них, оттиснув от берегов плотное крошево льда, и потому казались они тоже голубыми. Вертолёт с предельной высоты начал быстро снижаться. Навстречу стремительно понёсся сначала скалистый берег в цветных изломах камня, потом могучая тайга с вечнозелёными кедровниками, светлые сосновые боры, тёмные ельники. Сиреневая сухая марь, на краю которой, у самого моря, лепилось несколько домиков. Это и был единственный обитаемый на всём архипелаге посёлок Большой Шантар.

Время начала полевых работ ещё не наступило. На всех островах по хребтикам водоразделов лежали белые покати ледников, а по распадкам — снега. Из всей партии в посёлке были один геолог, занимавшийся подготовкой к сезону, и нас пятеро, рабочих. Мы каждое утро уходили в тайгу на заготовку дров для кухни. Валили сухие листвени, раскряжевывали их и выносили к просеке, откуда потом вывозили их на коне. Иногда наш завхоз, он же геофизик Володя Агеев, выдавал и «профспецзадания»: у ближнего хребтика, на сухой калтусине, отрывать шурфы. На эту работу неизменно назначал меня и кого-нибудь из нашей братии. Среди работяг я был самый старший, а потому столь «ответственную» работу Володя мог доверить только мне. К тому же в штатном расписании числился я техником-геологом.

Рано утром, получив у Володи продукты на день, мы уходили вверх по речке Амуки, километра за четыре от поселка. Тот хребтик высоко возносился над округой. С него открывались на три стороны неохватные таёжные дали, а на четвёртую — бескрайнее Охотское море. Узкая тропа петляла по берегам горной речушки в зарослях густого кедрового стланика. Приходилось то и дело перебредать достаточно бурный поток, взбираться на крутые базальтовые свалки, пересекать каменные осыпи. И всё вверх и вверх, на взъём.

Впервые этот путь мы проделали с Агеевым. Шёл он впереди легко и неутомимо, как на прогулке. Чего никак нельзя было сказать обо мне и моём спутнике Славке. Был он очень молоденьким, но крепким и сильным парнем. В «геологию» подался, по его признанию, «дабы перед армией мир посмотреть». Но и ему тот путь по таежной тропе оказался почти не под силу. И мне, немало побродившему по свету, показалась та тропа куда как тяжкой. Вылезли на калтусину — языки за плечами. Ещё в начале подъёма поскидывали стёженки, а тут потянули с плеч и мокрые от пота гимнастерки. А Володя будто и не шёл с нами — ни капельки пота, и только румянец на щеках. Посмеивается: «Ничо, парни! Ничо! Шурф отроете, высохнете. Гимнастерки наденьте, дует тут — мигом воспаление лёгких схватите». Пока мы отдыхивались, свалившись в сухие багульники, Володя разметил колышками места для шурфов, посоветовал не сачковать и проворно побежал вниз.

Мой рассказ всё более и более обрастал подробностями, а надо бы переходить к главному. К удивительному случаю, имевшему прямое отношение к творчеству композитора и происшедшему на берегу океана, когда мы возвращались в посёлок после того маршрута. Но тут Георгий Васильевич спросил, как о чём-то очень важном для него:

— Ну и как же вы отрыли шурф?

Пришлось рассказать и об этом во всех самых мелких подробностях. Ему всё было интересно. И, наконец, о возвращении в посёлок.

Мы вышли на берег в пору большого прилива, когда океан, до краёв заполнив бескрайнюю голубую чашу, замирает надолго и в мире воцаряется великая тишь. Медленно, сами по себе, плывут к берегу льдины, и на многих из них отдыхают, нежатся нерпы. Мы сидим со Славкой на берегу, отдыхаем, и он, привалившись спиною к выброшенному морем топляку, крутит колёсико приёмника «Спидола». На всю нашу партию радиоприемник только у него, и Славка не расстаётся с ним. Даже в первый маршрут взял. Писк, свист и вой радиоволн так неуместен, так недопустим в мудрой успокоенности океанского прилива, в короткий миг полной гармонии мира, именуемый поморами «равно-стояние». «Слав! — говорю я, желая пресечь какофонию, но в тот же миг из радиоприёмника чисто и высоко возникала знакомая музыка. — Слава, оставь, не крути больше, прошу». Первый канал Всесоюзного радио транслирует «Пушкинский венок» Свиридова.

Океан замер, замерли скалы, тайга за нашими спинами. Громадный огненный шар солнца замер над пучиною вод, и только звучит, течёт, вплетается в мир Божий далёкая-далёкая, не пресекаемая помехами музыка. Мы слушаем.

«Николаич, глянь!» — шепчет Славка. Я смотрю туда, куда глядит он. По-прежнему недвижим у наших ног океан, по-прежнему плывут медленно льдины, но на них нет нерп. Все они во множестве сгрудились возле берегового уреза, подняли над водою усатые волоокие мордочки, замерли… Слушают музыку!

Георгий Васильевич хорошо так рассмеялся, но спросил серьёзно:

— Вы уверены, Юрий Николаевич, что они слушали музыку?

— Это непостижимо, — сказала Эльза Густавовна.

— Но это не всё, — сказал я.