Наш Современник, 2006 № 02

Подобные мысли, разумеется, всячески приветствовались в Берлине, и Парвус вскоре стал видным агентом влияния немецкой разведки в кругах российской оппозиции. Именно через него шли основные немецкие деньги, которые закачивались в Россию в подрывных целях. Однако Парвус был генералом без армии и тратил деньги по большей части впустую, хоть и поставлял немало интересной информации. Но на одной развединформации, как известно, далеко не уедешь.

В мае 1915 года жирный, весь в бриллиантовых кольцах и запонках Парвус, проживавший в элитном отеле “Baur au Lac”, отыскал Ленина с Крупской и Арманд за скромным ужином у деревянного столика в одном из бедняцких кафе и попробовал сделать ему “предложение”. Ленин тогда просто выгнал Парвуса, назвав его немецким шпионом, с которым не желает иметь дела. Но интерес немцев к Ленину после этого не только не исчез, но рос день ото дня. Ведь он призывал свергнув царизм, предложить всем воюющим державам мир при условии освобождения колоний и всех покоренных, угнетенных и бесправных народов. Если же империалисты отказались бы последовать этому призыву, тогда — революционная война, предоставление независимости всем угнетенным великороссами народам, всем колониям и зависимым странам Азии (Индии, Китаю, Персии и т. д.) плюс призыв к восстанию социалистического пролетариата всей Европы.

Конечно, в Берлине считали Ленина чудаком, утопистом и были уверены, что он, как и все подобные мечтатели, в конце концов плохо кончит. Ну, туда ему и дорога! Однако же социалистическое восстание пролетариата во Франции и Италии — это было бы совсем недурно. Освобождение угнетаемых великороссами народов — еще лучше, особенно если после этого они подпадут под контроль немцев. Бунты в колониях — это великолепный способ ударить в спину Англии. Немцам было, конечно, ясно, что Ленин ни в коем случае не желал победы империалистическому рейху, но это было не так уж важно. Мало ли чего он там считает. Важно было, чтобы Ленин и большевики вышли на арену политической борьбы в России и попробовали осуществить свою программу. Об остальном должен был позаботиться германский генштаб.

Если в 1915 году, когда революцией в России по-прежнему не пахло и настроение у большевиков было соответственное, Ленин в шею выгнал Парвуса, то после февраля 1917 года обстановка в корне изменилась. Революция, о которой еще в январе Ленин не смел и мечтать (он говорил, что мы, представители старшего поколения, “наверное, уже не доживем до решающих боев будущей революции”), наконец началась. Оставаться в эмиграции в этих условиях было равносильно отказу от борьбы за власть и надежд на то, что социалистическая программа большевиков когда-либо будет реализована. Надо было любой ценой прорываться назад в Россию, чтобы принять активное участие в развитии событий там. К тому же немецкие представители разных мастей буквально осаждали скромную квартиру Ленина, провонявшую запахами расположенного во дворе мясоперерабатывающего предприятия. Ехать в Россию через страны Антанты означало почти наверняка быть арестованным и интернированным, как это случилось с Троцким после того, как он выехал из США. Немцы же предлагали проезд через свою территорию в Финляндию, а оттуда прямиком в Петербург.

У нас сейчас много говорят и пишут, что, мол, и деньги на эту поездку немцы дали, и что вагоны поезда Ленина не были опломбированы, и что контакт с германским генштабом он поддерживал, хоть и через третьих лиц. Все это перепевы того, что тысячу раз писалось и говорилось в те годы. Ленин прекрасно понимал, что сиди он под пломбой или не сиди, останавливайся в пути или нет, все равно политические противники постараются объявить его германским шпионом. Более того, он вполне допускал, что по прибытии в Петербург тут же будет арестован. Но другого выбора у него, если он хотел участвовать в революции и определении судеб России, просто не было.