Наш Современник, 2006 № 10

Здесь уж как кому повезет. Если Боливар сбросил именно тебя, обремененного семьей и не имеющего других навыков, кроме литературных, да если некому тебя содержать, — забудь о том, что ты писатель! Тебя ждет каторжный труд, далекий от литературы и не оставляющий возможности когда-нибудь “догнать” тех, кого Боливар умчал далеко вперед. В известном смысле, это судьба пастернаковского доктора Живаго, который как поэт тоже стал жертвой революционных катаклизмов (ссылаюсь на этот пример не потому, что он особенно мною любим, а оттого, что наиболее показателен).

Тут не на кого пенять: судьба, рок. Впрочем, я не исключаю, что некоторые сильные личности сумеют справиться и с такими обстоятельствами, если позволит здоровье и нервная система. Был такой американский фильм — “Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?”. Много раз я ловила себя на мысли, что меня давно уже пора пристрелить, но ведь еще не пристрелили!

Я из тех многих, кого “сбросил Боливар”, кто может надеяться только на свои силы и выносливость. Если все ресурсы подсчитать, в том числе и возраст (вдвое превышающий стартовый возраст, допустим, Мартина Идена), то прогноз явно неблагоприятный. Поэтому некоторые критики меня заранее похоронили. Я на это не обижаюсь, да и сил на литературные споры у меня нет.

Перестройка застала меня в тот момент, когда я уже отошла от журна-листской работы и пыталась серьезно заниматься литературой, работая лифтером. Убедившись, что на зарплату лифтера прожить нельзя, я несколько лет бегала по шабашкам и хваталась за любые виды заработка.

У меня не было ни выходных, ни отпусков, ни больничных — никакой социальной защиты. Надо было на чем-то специализироваться, случайно подвернулась информационная работа в правительстве области, и я остановилась на ней. С 2000 года работаю сотрудником пресс-служб государственных органов власти и муниципалитетов, в настоящее время — в секретариате губернатора Кировской области.

Эта деятельность плохо совместима с литературными занятиями. Она очень изнуряет человека, требует постоянного напряжения, большой дисциплины и терпения. К тому же со сменой власти обычно меняют состав информационных работников, поэтому я кочую с одного места на другое: от губернатора к мэру, от мэра к полпреду и т. д. За это время я лишь раз сумела полностью использовать свой отпуск, да еще однажды два месяца просидела уволенная в связи со сменой власти. Только в такие минуты передышки и удается вернуться к литературе.

Часто, в том числе и в прессе, я встречаю упреки: не дело, мол, поэту работать на власть, позорное это занятие. Объясняться по этому поводу я не собираюсь. Иначе мне, человеку семейному, не прожить, ведь литературный труд в моем варианте — занятие дотационное, а содержать меня некому. Все мои родственники — простые люди, сами еле сводят концы с концами.

За годы моей работы во властных структурах я увидела и узнала очень многое. Лишь недалекий человек может считать, что все это — “грязная политика”: это жизнь, а писатель не может от нее отворачиваться с пренебрежением, какой бы она ни была.

Контекст моего существования мешает восприятию моих стихов. В них читатели невольно ищут политические мотивы, приверженность к “левым” или “правым”. Думаю, что это ошибочный подход, смысл моих стихов более общий. Вероятно, так могли бы сказать о своих стихах и Вы, дорогой Станислав Юрьевич.

К моей сегодняшней ситуации, я надеюсь, подходят песни военных времён: “Вся команда цела, и машина пришла на честном слове и на одном крыле”. Думаю, то же самое можно сказать о “Нашем современнике”: много очень тяжелых утрат, но мы добрались до юбилея, будем жить и дальше. С чем я искренне нас всех поздравляю!

Светлана Сырнева

Киров (Вятка)

29.07.2006 г.

Глубокоуважаемый Станислав Юрьевич, добрый день!

До сих пор жжет мне душу фраза твоя, которой ты завершил, после добрых слов о моем таланте, дарственную надпись на своей книге стихов: “человеку без корней”. Это — 80-е годы.

Наверное, ты был прав. Так я жил, таким казался. Но со временем всё родовое вылезает на лице — у людей всех национальностей: у кого зубы, у кого плешь… и теперь, заглядывая в предстоящую ночь, я перестал играть.