Наш Современник, 2008 № 09

Однако на престоле вскоре оказываются Романовы, чьи предки, и это хорошо знала и помнила всегда народная Россия, были выходцами из Пруссии. (По Н. Костомарову и не только, "родоначальник дома Романовых Андрей Иванович Кобыла с родным братом своим Фёдором Шевлягой" был выехавшим с "прусской земли"). Отношение же коренной России к западникам отражает такая, весьма распространённая в своё время, незамысловатая народная мудрость, которую можно обнаружить и в словаре В. Даля: "Немец, хоть и добр будь человек, а всё лучше - повесить". Но "онемечивание" российского центра, быстро разучившегося говорить по-русски, в дальнейшем только возрастало. И уже при Алексее Михайловиче, втором Романове, правящая Россия повторила в чём-то "византийскую измену": свои религиозные нормы она стала менять на другие, имевшие место на Западе, в Греции православной, но развивавшейся в непосредственном соседстве с католичеством. Получалось, что наше - это не правильное и худшее.

Примириться с тем, что Сергий Радонежский, Дмитрий Донской и Александр Невский молились неправильно, народ в массе своей не смог. "Никонианскую измену" одни не приняли открыто, несмотря на самые кровавые репрессии, другие же только сделали вид, что приняли. Народная Россия на века перешла к своему подпольному духовному развитию, отдельному от троеперстного "подлатыненного" центра. Русское религиозное единство, расколотое надвое патриархом Никоном по безусловным указаниям Алексея Михайловича Романова, к XIX веку набрало страшную инерцию дробления, убийственную уже для России. Век XIX в России - это век такого духовного разъединения и разноса, которого не в состоянии вынести ни одно государство мира. Тем не менее всё новые и новые "искания" были в веке Л. Н. Толстого в большой моде.

Следует особо подчеркнуть, что вопрос раскола русского православия невозможно считать чем-то вроде западного антагонизма между католичеством и протестантизмом, как это принято ныне, ибо единый духовный путь не есть непременное условие выживания западных стран. Тот путь - другой, направленный на материальное, где роль религии - скорее вспомогательная, а само западное христианство носит в большой мере лишь прикладной, даже меркантильный характер. Там правильно то, что выгодно отдельному члену

общества. У нас же - правильно то, что требуется душе и государству. А всё остальное мы воспринимаем как искривление путей России. Рациональный Запад уравновешен Россией - страной духовных приоритетов. И на этой уравновешенности держится мир. Но отклонение России к Западу ничем хорошим не заканчивалось ни для нас, ни для мира в целом… Называя церковные преобразования Никона реформой, как на Западе, мы искажаем тем самым историческую действительность, ибо прежде свершения большевистской революции XX века, по сути - антихристианской, должна была свершиться революция церковная, предуготовляющая развитие большевистского антихристианства в России. И взаимосвязь этих двух революций, одну из которых принято называть Никонианской реформой, при ближайшем рассмотрении оказывается поразительной.

Итак, неверно думать, что расколотое надвое русское религиозное единство так и остаётся в последующих веках в числе лишь двойном. Инерция раскалывания, запущенная в действие, дробит общество веками, принимая самые замысловатые и высокоумные подчас формы. Не защищённая прежним духовным единством, Россия, расколотая, а значит - ослабленная отречением от постановлений Стоглавого Собора, уже беспрепятственно впустила в себя модные мистические искания, подрывающие русское православие как таковое - впустила в невиданном доселе количестве, став мировым сосудом духовного брожения, в котором и вызревала с невиданной быстротой бактерия Великой Октябрьской. (Незадолго до неё эта же бактерия стала причиной социальной эпидемии на Западе, принявшей форму Французской революции, однако исказить путь Франции она особо не могла в силу как раз других - не духовных приоритетов в вопросе выживания страны.) Опасность этого мистического брожения для Российского государства оценивается у нас на протяжении веков, как правило, не вполне соразмерно. Она смягчена необычайно в восприятии и в описаниях очевидцев, словно вопрос духовной цельности безбрежной России не является непременным условием её и усиления, и сохранения, и выживания, и целостности географической и политической. Вот что отмечал по этому поводу историк Н. Ф. Дубровин: "Как в царствование Екатерины II мы, из подражания Западу, были вольнодумцами, атеистами и насмешниками над религиею, так в царствование Александра I, из-за такого же подражания, стали мистиками". Мистиками, как известно, из деликатности принято было называть масонов, которые возникли при дворе среди "просвещённых" фаворитов отнюдь не при Александре I, а куда как раньше.