Наш Современник, 2008 № 10

"Не кончается наша жизнь здесь. Уходит туда. И "там" реальнее здешнего. Это "там" земному глазу не видно. Есть особое внутреннее нечувственное видение, которым мы воспринимаем и постигаем Бога, когда Он, и только Он заполняет нас. Вы знаете это состояние, это внутреннее созерцание нашей связи с Ним, это не экстаз, не галлюцинация, упаси нас Бог от "прелести" картинного воображения! Может быть, для того и уведена в иной мир Ольга Александровна, чтобы Вам через страдания Ваши, через особое писательское зрение открылось видение большего, чем другим…"

Нет, не уменьшали горя слова друга-философа, но примиряли с решением Того, который и сам однажды просил: "Не как Я, но как Ты хочешь".

Кто знает, может, и его ученый берлинский, позже швейцарский корреспондент, тоже свыше не случайно послан ему, не сильно-то общительному, чуждому здешнего, замоскворецкому медведю, оказавшемуся в Париже не по своей воле. Он уставал от людской сутолоки, едва успев увидеть теми самыми глазами, о которых писал Ильин. И не все ли равно, как проходят дни, если нет с ним его Оли, Ольги Александровны Охтерлони-Шмелевой? И если Россия осталась только в сердце — отнята, может быть, навсегда, не все ли равно, что за окном, если можешь писать только о России. Да, он одинок, бесконечно одинок, они с Ильиным знают о неизбежности встречи в ином мире, об этом уже написал Достоевский возле гроба первой жены: "Маша лежит на столе…" И они это знают, как все православные: предстоит встреча т а м.

"Вот и в Голландии, похоже, не забывают бедолаг русских литераторов!" Иван Сергеевич перечитал адрес на конверте: "Le Renaissanse, 73, Ayenue des Champs-Elysees, Paris, 16". Как всегда, с пометкой редакции "От читат.". А вот и письмо (отличная дорогая бумага!), писано 9 июня 1939 года.

"…Когда мне тяжело на душе, я беру Ваши книжки, и т. к. в них не лицемерная правда, а Душа, то становится легко и ясно. И это Ваши "Лето Господне" и "Богомолье" были моими подготовителями и к посту, и к Св. Пасхе…" Так писали ему многие, особенно читательницы-женщины. Но несколькими строками ниже он непроизвольно вздрогнул: "Если Вам покажется, м. б., иногда, что Вы одиноки, то не думайте так!" Эти слова он подчеркнул — они отозвались привычной уже болью и все же заставляли их перечитывать, словно незнакомая Ольга Бредиус-Субботина (а что же отчество? Вдруг Александровна, как у жены?) проникла в его замершую душу и угадала "непоправимость" его утрат. Но и обещала облегчение, как будто это еще было возможно, даже если все его читатели заверят его письменно о своем сочувствии. О, благородное женское сердце!

Дней через десять Иван Сергеевич ответил "сердечной признательностью" за добрые слова, за "окрик на уныние". Такие письма-ответы он тоже писал не раз, но сейчас как бы не совсем безвестному человеку, ведь Ольга Субботина тоже называет Ивана Александровича Ильина пророком, она видела Шмелева тогда, в 36-м году в Берлине, где он был проездом, где весьма знаменитый герр профессор I. Ilyin организовал писателю встречу с берлинской русской диаспорой по пути из Риги в Париж.

"Да, я одинок, очень одинок и часто ропщу. Вы почувствовали это, сказали это, и правильно: я часто забываю, что я не одинок… моя покойная жена, мой отнятый мучителями сын… " Никогда не забыть, как Бела Кун и Землячка готовились к приезду Льва Троцкого в Крым, аресты производились под видом регистрации и под слово большевиков оставить жизнь бывшим белым офицерам, не захотевшим эмигрировать из России. Тогда еще не успели научиться не верить слову узурпаторов власти в России!

К своему дню рождения 21 сентября по старому стилю — Шмелев не мирился с большевистским летосчислением и с новой их орфографией — он получил из Голландии маленькую посылочку — авторучку, модное европейское "стило", при ней записку: "Я часто думаю о Вас с большим беспокой-

ством, Ваша Ольга Александровна Бредиус". Да, конечно, это не могло быть не замечено.

"Ваша", "Ваш" — очень скоро станут обязательны, ожидаемы, взаим-ножеланны. Шмелев сердечно благодарит 26 сентября (9 октября), в день преставления апостола и евангелиста Иоанна Богослова (он гордится своим небесным покровителем, автором четвертого Евангелия), за "стило, подарок писателю-другу". Но он не доверяет себе, своим ощущениям. Когда-то очень давно, совсем в другой жизни, он женился юным студентиком юридического факультета МГУ и любил всю жизнь только свою жену, он не привычен к сомнительным поступкам. Зато он привык к бремени скорбей и трудов. Собственно говоря, ему не надо было никогда и ничего, кроме близких родных и писчей бумаги. И природы среднерусской полосы.

В ответной благодарности за подарок он повторил ключевое слово с некоторой опаской: "Сердечно Ваш Ив. Шмелев".