Наш Современник, 2009 № 02

О любви к писателю людей разного происхождения, положения, мировоззрения свидетельствует их реакция на его смерть. Достоевского провожали в последний путь великие князья, кабинет министров во главе с Лорис-Ме-ликовым, Владимир Соловьёв, Константин Победоносцев, Николай Страхов и многие другие известные и неизвестные люди России. Более 10 тысяч человек заполнили Кузнечный переулок и Владимирскую площадь, одних венков было шестьдесят семь, пятнадцать певчих хоров… По свидетельству Н. Страхова, "похороны Достоевского представляли явление, которое всех поразило. Такого огромного стечения народа, таких многочисленных и усердных заявлений уважения и сожаления не могли ожидать самые горячие поклонники покойного писателя. Можно смело сказать, что до того времени никогда ещё не бывало на Руси таких похорон".

И в других главах "Русской темы", в первую очередь таких, как "Товарищ Пушкин", "Нос", "Тяжёлые люди, или Провидение и поэт", "Одна, но пламенная страсть", "Последний гений", Пьецух стремится принизить, опошлить, осмеять всё то высокое в жизни и литературе, которое собственно и делает человека личностью духовной, а литературу - национальной, русской. Главная цель автора книги - представить жизнь-трагедию как жизнь-анекдот, христо-центричную отечественную словесность как порождение "тяжелых людей", "злодеев", писателей, по-разному ущербных, отпавших от Бога. Например, в эссе о Сергее Есенине "Одна, но пламенная страсть" утверждается, что главной страстью поэта была не его любовь к России, а страсть к самоубийству, самоуничтожению, якобы присущая русским.

В отличие от многих и многих, "правых" и "левых", Вячеслав Пьецух версию об убийстве Сергея Есенина обходит стороной, даже не упоминая о ней. Обходит по понятным причинам. С Э. Хлысталовым, Ф. Мороховым, С. Куня-евым, Е. Черносвитовым и другими исследователями, убедительно доказывающими факт убийства поэта, Пьецух спорить не решается. Версия же о самоубийстве органично вписывается в миф о страсти к самоуничтожению.

Произведения Есенина Пьецухом не анализируются, что характерно для всей книги "Русская тема". Не анализируются, уверен, потому, что сие занятие явно не по силам Вячеславу Алексеевичу. К тому же, видимо, он понимает, что к текстам Есенина ему лучше не прикасаться… Они сами по себе - опровержение сверхнесправедливых, убогих, мертворожденных оценок Пьецуха. Цитировать их мерзко, но приходится: "…Он постоянно сбивался с истинного пути. Отсюда все эти пьяные клёны и тополя, буйные головушки, бесконечные синтаксические ошибки, невозможные конструкции, вроде "И мечтаю только лишь о том", сусальности и прочие "спинжаки"; "…Он наиболее живо отразил нашу национальную наклонность к самоуничтожению, улестил русака разнузданностью и надрывом своей поэтики".

Когда же Пьецух "развенчивает" Есенина на материале фактов его биографии, то наглядно демонстрирует свои "знания", свою редкую "учёность". Особенно меня умиляет следующее утверждение: "Частенько ночевал по милицейским пикетам, но без последствий, поскольку Каменев приказал уголовных дел на Есенина ни под каким видом не заводить".

Про пикет - это, конечно, сильно сказано, словно бы иностранцем… Спишем сей казус на особую возбуждённость Пьецуха, вызванную "спинжа-ками" и "бесконечными синтаксическими ошибками". Зададим риторический вопрос: суд над поэтом и многочисленные уголовные дела, заведённые на него, - это не "последствия"? Знает об этих фактах Пьецух или нет, сказать затрудняюсь, хотя знать обязан. По свидетельству Сергея Куняева, на сегодняшний день удалось обнаружить 8 уголовных дел (три оригинала и пять копий), заведенных в период с 1920-го по 1925 годы. Эдуард Хлысталов выдвигает иную версию в своей книге с говорящим названием "13 уголовных дел Сергея Есенина" (М., 2006).

И ещё… Во-первых, Есенин был женат трижды, а не пять раз, как утверждает Пьецух. Во-вторых, в предложении "он как-то пробился на приём

к императрице Александре Фёдоровне" - туман, загадочность, неточность неуместны, ибо уже, как минимум, сорок лет назад этот эпизод из жизни Есенина был прояснён В. Вдовиным и П. Юшиным. И наконец, если последнее стихотворение поэта "До свиданья, друг мой, до свиданья…", написанное кровью, есть, по Пьецуху, проявление "дурного вкуса", то впору ставить вопрос о нравственной вменяемости эстета-оценщика…

В начале каждой главы Пьецух транслирует идею, которая далее развивается, обыгрывается на все лады. Чаще всего эта идея вынесена в заглавие, как, например, в эссе "Колобок" о Михаиле Пришвине. Сказочный персонаж - это, по Пьецуху, образ, выражающий сущность писателя, который "всех улестил, всех обманул, избежал кары за абстрактный гуманизм, оставил по себе (так у Пьецуха. - Ю. П.) чудесную прозу, которая вроде бы никак не могла появиться в царстве большевиков".