Наш Современник, 2009 № 02

- Старуха намылилась в Андреевку, - твердо произнес я. - Возможно, у нее там остались внуки. Почему действительно там не было дороги, я точно не знаю, об этом и в частушке ничего не сказано. Может, действительно, это было в самую распутицу. Но ни в какую Америку малограмотная старуха и не собиралась, она даже и не знает, где она находится, - повторил я за подполковником.

- Это сговор! - убежденно сказал прокурор. - И котенку слепому ясно, что это сговор и все шито белыми нитками!

- Прошу занести показания свидетеля в протокол, - продолжал подполковник. - В Андреевку! Никаких Америк там не было! Записывай! - приказал он лейтенанту-секретарю.

- Еще вопросы к свидетелю Федотову есть? - спросил председатель трибунала.

- Павел Семенович, это сговор! - не повышая голоса, упрямо повторил прокурор председателю трибунала, но тот снова промолчал.

- Перед нами не только расследование поступка старшего лейтенанта Щербинина, перед нами - организованная антисоветская группа, которую так рьяно защищает и покрывает подполковник, и потому я настаиваю на необходимости дополнительного и более тщательного дознания.

- Идите, Федотов, - не глядя в мою сторону и тяжело вздохнув, разрешил мне майор, председатель трибунала.

Уже выходя из тамбура палатки, я услышал твердый голос подполковника:

- Если в его показаниях будет записано "в Америку", я напишу особое мнение! Я вам всем мозги раскручу! Я гвардии подполковник, а не попка и не хер собачий!

Я пробыл на заседании трибунала минут двадцать, а может и полчаса, и все, естественно, я не запомнил, но самое существенное осталось в памяти. Спустя многие годы я вспоминал эту историю как нелепый бред, как фантасмагорию. В самом деле, мало ли что говорила какая-то старуха и почему за ее высказывания я должен был отвечать.

* * *

В расположении меня окликнул и подозвал майор Попов - начальник политотдела.

- Ну что там, Федотов? - спросил он. - Ты мне не козыряй и не тянись! Вольно! Я к тебе не по службе, а по-товарищески, - вполголоса сказал он и быстро оглянулся.

Я чувствовал и был уверен, что все это дознание, расследование с угрозами было затеяно не без его прямого участия. Майора Попова в бригаде не любили, даже побаивались, а жесткие и даже жестокие методы его работы офицеры-дальневосточники в разговорах сравнивали с майором госбезопасности Дрековым, основоположником знаменитой "дрековщины", о которой и после войны на Дальнем Востоке ходили страшные легенды. Во второй половине тридцатых годов Дреков был на Сахалине начальником областного управления НКВД и одновременно командиром погранотряда. В тридцать седьмом году, чтобы не отстать от других краев и областей и в стремлении

превзойти в бдительности всех своих коллег, он арестовал и расстрелял полностью обком партии и облисполком - от руководства до уборщиц, всех без исключения, уничтожил и остальных больших и маленьких начальников и большинство коммунистов, - за такое рвение он был награжден орденом Ленина. Он установил на острове неограниченную абсолютную власть своего ведомства, при которой он, его заместители и их подчиненные безнаказанно присваивали ценные вещи арестованных и расстрелянных, забирали без денег в магазинах, в том числе и в ювелирном, и в меховом, все, что хотели, принуждали к сожительству молодых женщин и совсем юных, даже несовершеннолетних девушек. Если бы о "дрековщине", продолжавшейся несколько лет, с ошеломительными подробностями и деталями не рассказывали очевидцы - офицеры, служившие в те годы взводными или ротными на Сахалине, - поверить во все это было бы просто невозможно. Конец "дрековщины" был внезапным, удивительным и позорным: узнав, что в Хабаровск из Москвы прибыла комиссия, заподозрившая в показателях его работы очковтирательство или подлог, и на другой день прилетает к нему на остров, Дреков с портфелем, набитым золотом, бриллиантами и какими-то секретными документами, пытался бежать к японцам, на Южный Сахалин, сумел миновать контрольно-следовую полосу, однако в последний момент был застрелен рядовым пограничником, сообразившим побежать и перетащить труп и портфель обратно на советскую территорию, за что был награжден медалью.

- Аллес нормалес! - бодро ответил я майору.

Как выяснилось впоследствии, стукачом и осведомителем майора оказался веселый, румяный и такой услужливый рядовой Хмельницкий. Спустя двое суток командир роты старший лейтенант Щербинин под каким-то предлогом был вызван в штаб бригады и там арестован. Спетую им по пьяной лавочке на день Победы частушку: "Говорит старуха деду, я в Америку поеду, только жаль, туда дороги нет… " расценили как изменческое намерение - прокурор не поленился и подсуетился, и Леша попал "под Валентину": ему отмерили 8 лет с отбытием наказания в исправительно-трудовых лагерях, лишением воинского звания "старший лейтенант" и трех боевых орденов. Единственно, чего его не лишили - нескольких ранений, полученных в боях: он воевал с первого дня войны, с июня сорок первого года…