Наш Современник, 2009 № 03

Наташа думает о двух именах: Дарья и Ксения. Дарья — сильная, победительница, Ксения — странница, иностранка. По-моему, лучше — Дарья.

Я всё время молила Бога, Казанскую Богоматерь и Екатерину Великомученицу о Наташе, просила, чтобы ей меньше мучиться и чтобы ребёночек был здоров. Екатерина Великомученица — покровительница беременных. Я случайно на улице 25 Октября возле Храма купила эту иконку, написанную на доске. Очень красивое лицо, открытое, доброе. Она умерла молодой в страшных муках.

А Казанская Богоматерь — это наша семейная, вывезенная ещё из Днепропетровска, намоленная, старинная, которую мама в войну продала соседке тёте Маше, а дочь её после войны продала её маме. Я очень верю в её силу, она помогает, всю комнату мою освещает. Она всегда должна быть в нашем доме — у сына или у дочери.

В день рождения Сергия Радонежского я также случайно купила его иконку, только написанную на картоне.

Дай Бог нам здоровенького ребёночка — это самое главное. Выходим, выкормим, поставим на ноги.

12 января 1992 г. Утром, к восьми часам, пошла в церковь, чтобы помолиться за здравие Наташи и моей внученьки. Я шла по белой от снега Москве, было мало людей, снег глубокий, чистый, только что выпал. Чисто, бело, безлюдно. А в церкви полно народа. Заказала "о здравии" моих деток, передала свечку Казанской, помолилась. Все пошли целовать крест, я — тоже. Потом слушали воскресную проповедь — добрую, призывающую к любви и молитве.

Жду выхода папиного "Избранного" в "Художественной литературе". Вероятно, следующая книга выйдет не скоро. Радостно сознавать, как неназойливо и достойно Дмитрий Кедрин занял своё место в литературе. Мама это предвидела.

15 января 1992 г. У нашей девочки обнаружено какое-то заболевание нервной системы: дрожит подбородочек, дрожат ручки. Врач пока не может сказать, что ждёт её в будущем. Я очень надеюсь на хороший исход.

В стране полная неразбериха. Поговаривают о военном перевороте, почему-то упорно называют 20 января. Страшно. Только бы не гражданская война.

Цены — фантастические, в каждом магазине — свои, угнаться за ними у нас нет никакой возможности. Надеемся, что увеличат пенсию и Георгию, и мне.

Готовлюсь к папиному 85-летию, к тому, что будет, прибавляется передача по радио — "Биографические этюды", я написала статью для "Москвички" — "Эта любовь крепчайшая и последняя", о любви между отцом и матерью.

Мне, как члену профкома литераторов, стали давать заказы, это нас немного поддерживает.

19 января 1992 г. Совсем пожилые люди вспоминают, как было хорошо до революции, а мы — как хорошо было до перестройки. Была великая страна, а стал — жалкий ошмёток, и все, все, даже славяне, постарались поскорее отделиться от России. А может, устали от вечных команд сверху, из Москвы? Хватит ли жизни дождаться лучших времён, хоть бы дети дождались.

Как-то все затаились по своим квартирам, устали от безденежья, от высочайших цен, от телевизора.

Забыл Бог о России, потому что Россия забыла о Боге.

22 января 1992 г. Читаю Максимилиана Волошина и понимаю, что, во-первых, он учитель моего отца. Его историзм, его внимание к деталям, его умение переноситься в другие века и времена — этому отец учился у него. Во-вторых, я поражена прозорливостью Волошина, духовностью, глубиной и ассоциативностью его поэзии. Он как будто пишет о нашем времени:

Но и теперь, как в дни былых падений, Вся омрачённая, в крови, Осталась ты землёю исступлений, — Землёй, взыскующей любви. ("Китеж") И в то же время он замечательный бытописатель: изо дня в день, дотошно, с мельчайшими подробностями описывает он буржуя, пролетария, тер-

рор. Как его не уничтожили?! Вероятно, спасло то, что он был в Крыму, далеко от центра, а может, его Бог хранил, этого большого доброго ребёнка.

Я была в 50-е годы в Коктебеле, в его доме, познакомилась с Мариной Степановной, вдовой поэта, которая воскликнула: "Как же, как же, помню: Макс говорил, что Кедрин — талантливый поэт и его ученик".

Волошин будто не покидал дома, его дух обитает там. И я, тогда ещё совсем молодая, сумела понять огромность его фигуры — и как поэта, и как мыслителя, и как художника.

29 января 1992 г. Старушка в очереди: "Я уже год мяса не ела, а колбасу — как цены повысили". Старик: "Купил батон — 4 рубля, купил два — 8 рублей". "Не иначе как уморить с голоду нас хотят, стариков. Где это видано, чтобы свёкла 7 рублей 60 копеек стоила", — говорит соседка-старушка. На стене мелом написано: "Верните нам социализм!"

На колбасу в магазине только смотрят, так она дорога. Кое-что появлялось на прилавках, но цены фантастические, в магазин теперь ходим как в музей. А молока — не достать, тысячная очередь, стоят с шести утра, часто его не привозят.

Вышла книга папы, и теперь будут статьи о ней, проходят папины вечера.

Вчера сыну Дмитрию исполнилось 30 лет. Какой взрослый у меня сын! Дай Бог ему счастья и здоровья!