Читаем Наш Современник, 2009 № 03 полностью

Не следует путать такую "идейную" критику с идеальной критикой, как в XIX и начале XX века именовали критику, признающую в своем миросозерцании первоосновой — дух, Бога (Апп. Григорьев, В. В. Розанов и др.). Св. Тихон Задонский учил "прозревать во внешних событиях вечные истины". Не есть ли это сегодня подлинная задача идеальной критики? Прозревать в слове знак и воплощение истины.

Для одних Царство Божие по-прежнему — в материальном изобилии, для других — в духовном богатстве. И вчера, и сегодня каждый человек внутренне решал и решает этот вопрос для себя лично, а государство и общество — за всех и для всех.

Напомним, что идеология — учение об идеях (гр.), система идей, представлений, понятий, выраженная в различных формах общественного сознания (в философии, политических взглядах, морали, искусстве, религии).

Сейчас говорят об отсутствии идеологии, значит, сейчас напрочь отсутствует общественное сознание и его формы? Нонсенс.

Марксизм утверждал, что идеология определяется, в конечном счете, условиями материальной жизни общества, является отражением общественного бытия в сознании людей и, раз возникши, в свою очередь активно воздействует на развитие общества. Далее читаем учебник марксизма-ленинизма: "В классовом обществе идеология всегда является классовой. Господствующая идеология выражает и защищает интересы господствующего в данном обществе класса".

Так ли сильно что-то изменилось в умах в решении "основного вопроса философии" после крушения практики марксизма в России? По-прежнему и в нынешнем капиталистическом строе первоосновой, сущностью всех вещей и явлений большинство (и господствующее, и униженное) признаёт материальное начало.

Историк русской философии Зеньковский говорил, что русское миросозерцание традиционно, прежде всего — морально.

Марксисты же загнали этику в дальний угол. Для ярого русофоба и ненавистника России Карла Маркса главное — "материя", то есть онтология, и "исторический материализм", то есть социология. Совершенно нерусская тематика, сохранившаяся и поныне в идеях либерализма.

Отстаивание приоритета "духовного" над материальным как было уделом меньшинства, идеалистов (в их числе и лучших писателей и критиков), так и осталось. Но только усилиями этого меньшинства можно в сознании народа изменить "определяющее" начало жизни — материальное ("вдолбленное" в нас марксистской идеологией, и "долбежка" эта продолжается ныне в либеральных масс-медиа!) — на духовное.

Общепризнанно, что писатель говорит о предметах и явлениях действительности, существующих вне языка. Есть такое ёмкое определение литературы: "Мир существует, писатель пишет". У критика иной предмет для познания — не "мир", а слово другого.

Критику называют "словом о слове". Поэтому одной из задач профессиональной критики является выработка своего стиля — языка, по своей семантике, логичности "системно связанного" с изучаемым произведением — каждый писатель требует определённого языка описания. Тогда удаётся "свежо" и "адекватно" творческому замыслу раскрыть его "тайну". А ключ к познанию чужого слова не только в расшифровке смыслов произведения, но и в "реконструкции" правил и условий их создания. В литературе смысл и предлагает себя, и ускользает, за этой игрой смыслов, их уклончивостью скрывается великая особенность словесности вопрошать мир, но при этом не давать готовых ответов — догматика чужда художеству. Да и чистых вопросов нет, они рассыпаны, рассеяны по всему произведению в образах, деталях описаний, в метафорах и т. д. Собрать их воедино в систему смыслов и при этом не нарушить магию художества — трудная задача. Может быть, поэтому писатели всегда сетуют на критиков: на непонимание сути их творений, на грубое критическое "насилие" над тонким духовным "естеством" искусства. Сознание слова не как инструмента или украшения, а как знака истины сближает и роднит критика и писателя.

Редко кому удается в исхоженном исследователями художественном тексте открыть нечто "скрытое" от глаз въедливых критиков, "глубинное", "тайное", до сих пор чудом не замеченное. Тогда критик, как ремесленник, начинает "раскапывать" не внутреннее пространство произведения, а внешнее, углубляясь в аналогии и т. п.

Перейти на страницу:

Все книги серии Наш современник, 2009

Похожие книги

Россия между революцией и контрреволюцией. Холодный восточный ветер 4
Россия между революцией и контрреволюцией. Холодный восточный ветер 4

Четвертое, расширенное и дополненное издание культовой книги выдающегося русского историка Андрея Фурсова — взгляд на Россию сквозь призму тех катаклизмов 2020–2021 годов, что происходит в мире, и, в то же время — русский взгляд на мир. «Холодный восточный ветер» — это символ здоровой силы, необходимой для уничтожения грязи и гнили, скопившейся, как в мире, так и в России и в мире за последние годы. Нет никаких сомнений, что этот ветер может придти только с Востока — больше ему взяться неоткуда.Нарастающие массовые протесты на постсоветском пространстве — от Хабаровска до Беларуси, обусловленные экономическими, социо-демографическими, культурно-психологическими и иными факторами, требуют серьёзной модификации алгоритма поведения властных элит. Новая эпоха потребует новую элиту — не факт, что она будет лучше; факт, однако, в том, что постсоветика своё отработала. Сможет ли она нырнуть в котёл исторических возможностей и вынырнуть «добрым молодцем» или произойдёт «бух в котёл, и там сварился» — вопрос открытый. Любой ответ на него принесёт всем нам много-много непокою. Ответ во многом зависит от нас, от того, насколько народ и власть будут едины и готовы в едином порыве рвануть вперёд, «гремя огнём, сверкая блеском стали».

Андрей Ильич Фурсов

Публицистика