Наш Витя – фрайер. Хождение за три моря и две жены

…Хотя родители отрицали существование антисемитизма в прекрасной свободной стране, выбор сына заставил их вздрогнуть. Русская девочка? Дочь партийного работника? Нет, нет, они, конечно, не против. Но… Не напомнит ли Вите русская семья при случае, что он еврей, не сорвется ли с Маниных губ в ссоре, их всегда много, то самое слово, после которого нельзя жить под одной крышей?

Витя выступал отчаянным идеалистом:

– Да она и не знает все эти «пархатый», «жид» и прочие гадости!

Знала, конечно, Манечка, не раз слышала в школе и во дворе. Но Витя с полным правом защищал её человеческую чистоту, открыв её через чистоту женскую. И поддержал его тогда… дед. Дед вынес ему старую, пожелтевшую от старости «Библию».

– Вот – Книга Руфь, – открыл он. – По-нашему, по-еврейски, её зовут Рут. И ещё – Рут-моавитянкой, голубкой кроткой. Прочти. Если твоя гойка похожа на эту иноземку, не слушай никого, женись.

Он тогда ночью прочёл короткую главку, три с небольшим страницы, без особого внимания. Вынес из разговора с дедом лишь те слова, которые так сладко было шептать Манечке в минуты нежности: «кроткая голубка». Слова были как бы не из жизни, склонявшей к простым клише из простых кинофильмов. Своей непривычностью они нравились Манечке. («Так мне никто не говорил и не скажет».) Эпоха дивных слов прошла, перешла в семейную жизнь. «Голубку кроткую» они с Манечкой напрочь забыли, как забыли деда. Вспомнили, правда, в Иерусалиме, в ульпане, когда учительница-израильтянка рассказывала о празднике даровании Торы и предназначенности всей еврейской истории. И связывала большую Историю с маленькой человеческой историей моавитянки Рут. Но вспомнилось всё это Вите как-то поверхностно. На деда и вообще не обернулись.