Наша борьба. 1968 год: оглядываясь с недоумением

ФСЗК в своих текущих и последующих отчетах не проронила ни слова об этих событиях. Тем не менее 6 июня она упомянула две демонстрации против войны во Вьетнаме, состоявшихся месяцем раньше в Мюнхене и Франкфурте. В Мюнхене на демонстрацию вышли около тысячи человек, не так уж мало по тем временам; среди них был и автор этих строк, мирно осуществлявший свое конституционное право. Разумеется, я ни на секунду не задумался над исконно немецким чувством стиля организаторов: для протеста против американской интервенционной политики – выгодной для Германии! – они выбрали в точности 8 мая. Шествие завершилось перед зданием американского генерального консульства. Там около ста человек «прорвались со знаменами Вьетконга и портретами Мао и Маркса через оцепление, забросали полицейских из кордона яйцами, камнями, пакетами с мукой и краской и сожгли соломенное чучело, изображавшее президента Джонсона». Полиция задержала пятерых предполагаемых зачинщиков беспорядков.

Во Франкфурте события развивались более мирно. Около «двухсот молодых людей» с рупорами, плакатами и дымовыми шашками – по мнению ФСЗК, «главным образом члены ССНС, провокаторы и хиппи»[65] – попытались сорвать открытие недели германско-американской дружбы. По вполне понятным причинам официальная церемония состоялась 7 мая, в канун годовщины капитуляции Германии, и американская армия провела ее с военной пышностью. В отчете об этом событии агенты ФСЗК обошли молчанием самое интересное обстоятельство. А именно: c торжественным докладом «Сегодняшняя Америка в восприятии немцев» выступил Макс Хоркхаймер. Как создатель критической теории общества, у демонстрантов он пользовался большим уважением. В 1933 году Хоркхаймер был вынужден бежать в США, но после войны возвратился во Франкфурт; при этом он сохранил американское гражданство. В этот день, 7 мая 1967 года, ему с помощью некоторых слушателей удалось пресечь беспорядки. Хоркхаймер обратился к главарям протестующих. Он не стал оспаривать их право критиковать агрессивное поведение США, но напомнил («а теперь послушайте хорошенько»), что «мы бы не собрались тут и не могли говорить свободно, если бы Америка не вмешалась и в конце концов не спасла Германию и Европу от чудовищного тоталитарного террора»[66].

В отличие от Хоркхаймера, боннские бюрократы реагировали вяло. Они не знали, что следует предпринять в связи со студенческими волнениями. Пытаясь найти причины протестов, они выдвинули теорию заговора, управляемого извне. Через шесть дней после гибели Онезорга начальник отдела культуры и спорта МВД Карл-Ульрих Хагельберг распорядился собрать сведения о «берлинских событиях», сопроводив свой приказ таким комментарием: «Я исхожу из того, что фактические зачинщики и кукловоды связаны с коммунистическими и маоистскими группами, а их действиями, вероятно, так или иначе руководят с востока». Кроме того, Хагельберг намекнул на влияние серых кардиналов из университетской среды: «Очевидна негативная роль профессоров Гольвитцера и Вайшеделя». Функционер инстинктивно напал на двух человек, чье поведение при нацистах разительно отличалось от его собственного: Хельмут Гольвитцер был одним из выдающихся пасторов Исповедующей церкви[67], философ Вильгельм Вайшедель – участником французского Сопротивления. Напор протестных выступлений Хагельберг объяснял при помощи категорий, которые были для него привычны издавна. Он хотел установить, не удалось ли «хорошо известным подстрекателям» «захватить власть» в больших студенческих общежитиях и «не выведут ли они на улицу сплоченную массу обитателей этих жилых комплексов»[68].