Наша фантастика, №3, 2001

Моментальный снимок: небо, море, на берегу — фигурка курящего мужчины.

Небо: изумрудно-зеленое, рассеченное мелкими золотистыми жилками, усеянное неузнаваемыми созвездиями. Несколько молочно-белых тучек, зависших над самой линией горизонта. Та, что слева, похожа на застывшего в прыжке тигра.

Море: необычно темная, почти черная, вода, украшенная белыми гребнями волн, которые пенятся, словно шампанское. Кажется, что там, в пучине, кто-то устраивает большой бал, куда приглашены тысячи гостей. Хотелось бы это увидеть, да не дано: поверхность воды темна и непроглядна, на ней не отражаются ни звезды, ни местное подобие луны — только что взошедший золотой диск.

Берег: волны, будто огромную порцию мороженого, лижут песок, имеющий более красный оттенок, нежели тот, к которому привыкли наши глаза. Несмотря на различие, когда ветер поднимает этот странного цвета песок в воздух, он точно так же противно просачивается под одежду и заставляет щуриться. Песок не только на берегу, но и по всей суше, сколько охватывают глаза. Лишь немного синеватых растений, слегка напоминающих гигантские кактусы, нарушают монотонность пустыни. Единственный след людской деятельности: настоящий салун в стиле Дикого Запада, чьи окна светятся, маня войти и попробовать на вкус местное виски.

Человек: темная фигура в широкополой шляпе стоит на берегу, спиной к салуну, и курит. Огонек сигареты не освещает его лица. Поверьте мне на слово, это к лучшему. Ни к чему видеть это лицо — не самое приятное зрелище, особенно с левой стороны. Хорошо знаю, о чем говорю, ибо этот человек — я сам.

Сигарета: шипит, падая в воду, но шум прибоя поглощает звук. Я поворачиваюсь и иду к салуну.

Жирная морда бармена так и сияет — видать, надеется, что сегодня будет немало выпито и хорошо за это заплачено. Под потолком висит синяя туча табачного дыма — посетителей полным-полно. Шум не стихает ни на секунду. Ругань пьяных мужчин, громкая и грязная, изредка женский визг, когда кто-нибудь из посетителей пытается ущипнуть обслуживающих баб. Они здесь не только для уборки грязных стаканов и тарелок, но и для того, чтоб действительно обслужить клиента, если он того пожелает (вы понимаете, что я подразумеваю, говоря «обслужить»?).

Скрипка, жалобно рыдающая в руках у неопрятного старикашки, не в силах перекрыть весь этот шум. Я сижу достаточно близко к нему, и у меня возникает подозрение, что скрипка рыдает от неумелого обращения с ней. Потягивая виски янтарного цвета, стараюсь ни о чем не думать и расслабиться, чтобы пропало чувство зияющей внутри меня пустоты. Среда, конечно, не очень благоприятна для этого, но поскольку мне не повезло забыться нигде, так чем же плохо здесь?

Внезапно у одного из грубо сколоченных столиков начинается возня: кто-то кого-то поймал на шулерстве. Названный шулером встает и выстрелами из револьвера заставляет всех своих компаньонов по игре замолкнуть навеки. Потом, повернувшись лицом к другим посетителям салуна, все еще размахивая дымящимся кольтом, взрывается смехом. Нет, это не хохот, это вой довольного собою одичавшего охотника.

Господи, да неужто это творение рук твоих?! Черт с ним, Господи, он меня раздражает. Бросаю взгляд в его сторону, и кольт превращается в разъяренную кобру, которая жалит держащую ее руку. Еще раз. Еще… Теперь он уже воет иначе: это вой страха, вой ужаса. Так ничуть не лучше… Тогда он превращается в пылающий куст, но ничего пророческого не изрекает, а через минуту бабы уже подметают пепел с пола, а остальные опять пьют и шумят.

Я бросаю пустой бокал ближайшей женщине, но в ее руки падает благоухающая роза. Желаю остаться один — и только старый скрипач остается мучить свой многострадальный инструмент, но теперь чисто, не фальшивя. Из-под смычка струится мелодия, которая сперва больно касается ран, потом успокаивает и лечит, а в конце концов звучит торжественный финал. Еще раз пытаюсь избавиться От старика, но он играет дальше, не обращая внимания на мои усилия. Ну и черт с ним… Играет он и впрямь неплохо.

Суета сует… Тоскливый Господь тоскливо играет в свои тоскливые игры.

Тому, кто наблюдает за нами с высот, кажется, будто кто-то запустил кинопленку наоборот: я бегу по морскому побережью, ставя ноги в кем-то оставленные следы, и следы за мною исчезают…

Моментальный снимок: палата, двое врачей, склонившиеся над пациентом.

Палата: ослепительно белая. Все здесь словно покрыто слоем снега, на ледниках сурового севера — и стены, и потолок, и белье на единственной в палате кровати.

Врачи: в их склоненных фигурах, во взглядах холодных глаз ясно читается бессилие. Тот, что слева, держит в руках шприц, наполненный бесцветной жидкостью.