Наша фантастика, №3, 2001

Потому и живут работорговцы лучше других. У этих свиней дома роскошные, с удобствами — сортиры, кондишн, ванны, мебель мягкая. Да и базы мобильные, на колесах, ничем не хуже. А в домах тех и на базах — слуги, повара, наложницы, охрана… И стала я все чаще подлую вещь замечать: бывшие бродяги к торговцам служить нанимаются — особенно те, кто с лишком доли нашей кочевой хлебнул и до старости дотянул. Меняют свободу на безопасность. Волки сторожевыми псами становятся. Или болонками. Я их не осуждаю, но по мне лучше в канаве придорожной под дождичком весенним сдохнуть, чем до смерти в холуях ходить и живым товаром ворочать.

Короче, я на ярмарке оказалась. Хорошее мероприятие, веселое для тех, кто сюда по своей воле и без стального ошейника притопал. Автобус на стоянку загнала, оружие на хранение сдала, прогуляться пошла, развеяться. И буквально через час Одноглазого Осипа встретила. Да-да, того самого, под которого Ванька канать пытался, да все не дотягивал. Рожей не вышел, смазливая слишком рожа у Ваньки была. Но разговор не про Ваньку.

Оказывается, бывший Черный Мститель здешние сортиры выскребает. Никаких лошадок и близко нету; пешком еле шаркает, ведро с собой таскает. Прослезиться можно — такое жалкое зрелище!

Я его впервые в жизни увидела, но по описаниям узнала, хоть он и в старичка усохшего превратился. А ведь известнейшая была личность! О нем среди бродяг по сию пору легенды ходят, да не только среди бродяг. Песни душещипательные сложены; места памятные на старых картах отмечены. Кое на кого Черный Мститель настоящий ужас наводил. По одной из легенд, Осип сдох славной смертью, сражаясь в одиночку с целой бандой. Он якобы двадцать человек положил, прежде чем его самого на тот свет отправили. Я в детстве о нем столько всего у бродяжьих костров слышала! Вот и верь после этого молве людской.

Да, потускнела легенда; позолота с нее слезла, одна ржавчина коричневеет. Подошла я к Осипу, прикурить попросила. Смотрит он мимо меня и ни черта не понимает.

— Эй, Одноглазый, поедешь со мной? — спрашиваю.

Молчит. И, что хуже всего, бессмысленно улыбается. Всем доволен, значит.

— Да что это с тобой? — говорю. — Очнись, Мститель! Брось ведро свое, напарником моим будешь. Так и быть, уважу тебя за прошлые твои заслуги…

Он рот открыл, пеньки гнилые показал. Прошептал что-то невнятное. Я только одно разобрала, что просил он не трогать его. На шаг отодвинулась, а старикашка все бормочет:

Не обижайте маленького Оську. Маленький Оська хочет домой…

Меня мороз по коже продрал. Не Мститель это был, а одна лишь видимость. Будто из Одноглазого нутро его вынули и чучело говорящее набили. Вот чертова кукла!.. Потом пятно у него спереди на штанах проступило — стало быть, обдулся он. Не от страха, а просто потому, что время пришло пузырь опорожнять. Жуткая штука. У меня даже мыслишка мелькнула, что пристрелить его было бы правильно. Вроде как услугу оказать. Кому? Тому Черному Мстителю, который раньше был, — настоящему. И бродягам нынешним, чтобы не постигало их горькое разочарование… Задавила я в себе мыслишку эту. Не мне теперь решать, кого пристрелить надо.

Поглядела я в единственный глаз Осипа, на окурок потухший похожий, и впервые задумалась: во что же превращается в конце концов любая жизнь; что от нас, молодых и злых, остается? Неужели одна только оболочка шаркающая и старческую кислую вонь распространяющая?.. Тоска меня взяла невероятная, возрасту моему цветущему несвойственная. Ну да ладно. Я знала, как тоску заглушить.

Завалила в бар, который назывался «Крючок». С намеком название; вот и думай, о каком крючке речь — о спусковом или о том, который глупая рыба заглотить торопится вместе с приманкой. Однако ж я не рыба, чуток умнее…

Мужики на меня жадно пялились, пока я между столиками лавировала, но приставать никто не смел. На своей территории торговцы шалостей не дозволяют и нарушителям заведенного порядка спуску не дают. В углу я приметила вышибалу с нашивками службы безопасности одного из самых крупных воротил. Бугай скромненько за столиком сидел и водичку дул. Был он единственным во всем заведении, у кого пушка при себе оставалась, и трезвым как стеклышко.

Поэтому за тельце свое, изрядно потасканное, я не опасалась и к тому же иллюзию питала, будто у меня на морде отвращение ко всему кобелиному роду нарисовано или по крайней мере уверенность, что я сама себе привыкла удовлетворителя выбирать.

Тем не менее я глазками по сторонам постреливала — все-таки не каждый день в такой кодле на равных трусь!.. Как назло, ни одной знакомой рожи. Слишком далеко, видать, от привычных дорог забралась. Зато в баре парнишка смазливенький на гитаре бренчал и песни бродяжьи пел. Местных губошлепов развлекал, значит.