— Не шутишь? А как же пропуск? Мне говорили, вроде пропуск нужен…
— Ну, раз детишек невинных от пуль, всяческого зла, насилия и дьявольских козней уберегла, сюда доставила, значит, заслужила ты спасение. Говорю тебе: сегодня же будешь в Царствии Небесном. Если поторопишься, засветло успеешь. Автобус этот — и есть твой пропуск, поняла?..
Охренеть можно!
— Только дети сами пойдут, — добавил он. — Отсюда каждый своим ходом добирается.
Я сидела ошарашенная. Глядела, как сосунки мои из автобуса вылазят, под шлагбаумом высоким, не сгибаясь, проходят и вдаль идут — тихо так, мирно. За руки взялись, мальчики и девочки вперемежку, уже и не разберешь, кто есть кто. На лицах свет и спокойствие. Мирная радость, значит. Только голубоглазая напоследок обернулась и впервые улыбнулась мне. Но не печально, а с надеждой, будто встретиться нам еще придется. А может, благодарила меня так.
Сижу и думаю — сказать ему, что я не о детишечках, а о себе больше беспокоилась, или не нарываться? А у него улыбка такая на роже — дескать, знаю все, девка, насквозь тебя вижу! И про Павла знаю, и про Ваньку, и даже про то, про что ты сама уже позабыла…
Тут меня будто кто-то за язык дернул — дурочкой прикинулась, спрашиваю с недоверием, как если бы с первого раза не поняла:
— А за что ж, позвольте узнать, такое ко мне благоволение? Я вроде под иконами вашими лоб не расшибаю, дурью иногда балуюсь, на совести своей трупы имею, а также дела разные непотребные…
Он на меня как-то странно поглядел и сказал после паузы: Дела, говоришь, непотребные?.. Ох, простая твоя душа — может, тем и спасаешься! Ты знаешь хоть, несчастная, с кем тебе на дороге встретиться довелось?
Обижаешь, начальник! Я себе отчет полный отдаю и ничего из ряда вон выходящего не вижу. Жизнь, по-моему, во все времена одинаковая. Лучше уже не будет, а хуже некуда. Это моего папаши слова. Может, ему и виднее было, но я с ним не согласна. Иногда сама себе веселье устраиваю… Насчет встреч моих — обычные встречи, пусть даже и опасные по большей части. Бандиты как бандиты, бродяги как бродяги, торговцы как торговцы. Весь прочий люд тоже особого интереса не вызывает. Разве что парень тот, с руками-ледышками, фокусник чертов, шакалиный родственник… Так ведь он позади остался, в безвестности сгинул, правильно?.. И вообще — легко тебе рассуждать! Стоишь тут, чистенький и сытый, уму-разуму меня, немытую, учишь!.. А несчастной я себя не считаю, напрасная твоя жалость. Живу еще — тем и счастлива…
Вслух я, конечно, этого не сказала, только ухмылочку стервозную в ответ изобразила.
— Все в порядке, — говорит красавчик. — Проезжай!
Кнопочку на пульте нажимает, и шлагбаум бесшумно поднимается. А все эти солдаты в черной форме, что по обе стороны стоят, стволы отводят и дружелюбно так улыбаются дескать, раз своей тебя признали, значит, теперь путь открыт. Добро пожаловать! Даже погремушек отбирать не станем…
Поглядела я на этот самый путь — шоссе классное, прямое, как стрела, и гладкое, будто стеклянное, а в конце — что-то сияет и сверкает: то ли дворец, то ли целый город. Лестница широченная в самое небо уводит, облака нежно-золотистые над нею плывут, а еще выше звезды таинственно мерцают. Все не так, как на остальной грешной земле. И свет оттуда, сверху, льется, какой-то удивительно теплый свет. В его лучах даже боль уходила — из тела, а также из души. Гадость черная вытекала, и оставалась одна лишь чистая вера. Освежающая, словно вода родниковая посреди пустой выжженной равнины. Пей, пока вдоволь не напьешься, странница усталая, бродяга неприрученная… Все зло я забывала, мне причиненное. Даже то, что у лесных братьев пережила… И любовь чью-то ощутила. Будто кто-то меня любит, несмотря ни на что, и ждет. Всегда будет ждать. Вечно.
Притягательно, завлекательно, ничего не скажешь. Но на меня отчего-то снова тоска внезапная напала. Что ж это, думаю, конец, приехали? Неужто отвоевалась, девка? Пора тебе на покой? Хочешь в Одноглазого Осипа превратиться, сортиры небесные выскребать?!
Нет, чего-то мне еще хотелось, сама не знаю — чего именно. Чувствовала: не все пока сделано здесь, далеко не все. Закралась мыслишка: а вдруг где-то в эту самую минуту другой автобус через завалы продирается, наставником безоружным ведомый?.. Ну и мужика хотелось, если совсем честно. Конечно, неудобно как-то перед красавчиком было за похоть свою неуемную, однако ж все равно от него ничего не скроешь. А кроме того, я инстинктом поняла, что не против он любви, на сексе замешенной, хоть и грязноватая она получается, любовь человеческая…
— Спасибо, — говорю. — Клевые вы ребята. Но я к вам, может быть, позже заеду. Если получится.
— Ну смотри, — говорит этот святоша без малейшего сожаления. — Но учти: твой пропуск аннулирован. Захочешь вернуться — придется новый добывать.
— Учту, — отвечаю, а сама думаю: неужто ты решил, что я собираюсь дважды на халяву проскочить?
— Заправиться хоть можно? — на всякий случай интересуюсь.
— Отчего же нет? — плечами пожимает.