Заходил шеф. На этот раз — сам. И не было шанса сделать вид, что меня нет дома. Принес тысячу баксов и целую гору бумаг. Я с ними поработал часок — и решил практически все проблемы, возникшие за время моего отсутствия. Сам себе удивился, до такой степени простым оказалось все то, над чем я раньше размышлял целыми сутками, а то и неделями. Но на работу я все же не выйду. И с бумагами пусть больше ко мне не приходят. Меня от них тошнит. И мой отпуск еще не закончился. И баксы мне не нужны.
Как колышется занавеска. Хочется просто лежать и смотреть на нее, не отрывая глаз. А цветок посередине так похож на сказочную царевну в кокошнике!
Одна старая дворняжка на улице сказала мне, что Феликса уже пора кормить из блюдечка — овсянкой, куриным бульоном и даже тертой морковкой. Я так и поступил. Феликс ходит довольный.
Они смирились с тем, что раньше оговоренного срока я на работу не выйду, но теперь звонят мне по три раза в день и напоминают, что этот срок вот-вот истечет. Им мало, что по телефону я за несколько минут решаю все их глупые смешные проблемы! Они хотят, чтобы я находился на рабочем месте с 9.00 до 17.00. Этого я больше не хочу. Этого я не вынесу. Если они будут настаивать, я подам заявление об уходе. И дело не в том, что такому специалисту, как я, найти работу — раз плюнуть! Нет, я не буду искать новую работу. Я никогда больше не буду сидеть за компьютером. Я никогда больше не буду вести скучные разговоры и однообразные подсчеты. Я никогда больше не надену в разгар лета теплый пиджак и рубашку с жестким неудобным воротничком. Если мне нечего будет есть, я устроюсь дворником. Или ночным сторожем. Или гардеробщиком в библиотеку. Мне не так уж много надо. А все остальное время я буду смотреть на звезды. Или на облака, пронизанные солнечными лучами. Или гладить кончиками пальцев глянцевые черно-белые фотографии, на которых я так смешно улыбаюсь в окружении детсадовских друзей и подруг. Или вдыхать земляничный аромат старой маминой помады, найденной на антресолях вместе с закопченным чайником. Я буду ходить в рваных джинсах и старых кроссовках по незнакомым улицам родного города. Я буду часами лежать на заросших зеленой травой газонах, покуривая дешевые сигареты. Я буду разговаривать со старыми вислоухими дворняжками. Я буду свободен. И никому ничем не обязан.
И я буду летать.
Ура, я буду летать!
Сегодня я в первый раз полетел.
Наверное, на самом деле я оставался в своей кровати.
Но мне казалось, что я летаю по-настоящему. Таким, какой я есть. Из плоти и крови.
Сначала я кружился по комнате. Кружился и смеялся. Заглянул за шкаф. Ничего интересного — только толстенный слой пыли и паутина. Облетел всю квартиру, заглядывая в самые потаенные уголки. Подразнил забавного паучка за книжным шкафом. Нашел свой любимый маркер, закатившийся далеко под диван. Только что проверил — он и правда там оказался. Хотя тогда мне это было абсолютно безразлично. Да и сейчас, пожалуй, тоже…
А потом я долго-долго летал под звездным небом — совсем не таким, каким оно мне виделось раньше. На самом деле оно расцвечено всеми цветами радуги. Оно искрится, мерцает, переливается. В него можно нырнуть, как в озеро. Нырнуть… и вынырнуть — счастливым.
«Что такое счастье?»
А потом меня взял за руку тот самый старик. Старик на углу. Старик у обувной мастерской. Старик у овощного магазина. Он не для того там стоял, чтобы я приглашал его в гости. Он там стоял для того, чтобы пригласить в гости меня. Теперь я знаю, как его зовут, но никому об этом не скажу. И даже не напишу в этом бывшем ежедневнике, где давно уже зачеркиваю жирными крестами отпечатанные типографским способом даты, а взамен шариковой ручкой вписываю новые. Потому что мои записи слишком длинные. И я обгоняю этот календарь. Календарь за мной не успевает. А имя старика на углу я все же не напишу. Даже в этом сошедшем с ума ежедневнике. Потому что все-таки нельзя исключать, что он когда-нибудь попадет в чужие руки.
Разве это важно — его имя?
Все мы знаем его — с двухлетнего возраста.
Только потом почему-то забываем.
А я побывал у него в гостях. Побывал в том мире, который снится нам — тоже с двухлетнего возраста. И который мы тоже с возрастом забываем.
Я не знаю, что со мной будет дальше, но точно знаю одно: я никогда больше не буду вести скучные деловые переговоры, никогда больше не буду приходить на работу к 9.00 и никогда (никогда!) больше не буду носить рубашки с жесткими накрахмаленными воротничками.
Только что приходила Людмилка. Устроила истерику. Прости меня, волшебная девочка. Прости и прощай.
Пришлось все-таки подать заявление об уходе.
В овощном магазине подрабатывает уборщицей десятиклассница по имени Надя. У нее тусклые бесцветные волосы, выпирающие ключицы и крупные грубоватые руки. Но она знает его имя. И она умеет летать.
— ДЕВУШКА, ПАЧКУ «ПРИМЫ», ПОЖАЛУЙСТА.