Наша фантастика, №3, 2001

Это были месяцы исступленной работы, месяцы, когда решалось, кто будет первым — они или немецкая группа. Многие из участников Проекта страшились успешного результата. То, что должно было родиться, брезжило черной зарей ужаса и боли, вожделенным уханьем обитателей ночных кошмаров и миллионами смертей. Но из двух зол приходилось выбирать меньшее, и гонка продолжалась.

И только Профессора не посещали сомнения. Он работал не от страха перед Гитлером, которого он презирал, хотя и разделял многое из его взглядов. Профессор работал во имя Науки, единственного, ради чего стоило жить.

Наука была для него всем. С того самого момента, когда первый раз явилась в образе Прекрасной Феи. Поступь ее была легка и изящна. Белое платье свободно ниспадало с плеч, подчеркивая божественность и чистоту.

Он любил ее. Преклонялся перед ней. И гордился своей близостью с ней. Ведь он был ее слугой, ее избранником. Какое ему дело до остального мира? Люди — слепые котята, тупицы, скудный разум которых не в состоянии осознать Великий Смысл Бытия — служение Науке. Что занимает их? Стишки, песенки, сказки… Какую информацию они несут? Слезы и вздохи! Вздор! Чувства вообще мешают. Их нужно подавить без жалости и сожаления. Заставить их служить единственной цели — интересам Науки, Царицы Точного Знания.

Он без особого труда создал себе мир, в котором не было ничего лишнего. Имело смысл только то, что можно было доказать или опровергнуть. Все неалгоритмизирующееся смысла не имело, а поэтому вызывало у него только раздраженное недоумение.

Именно это чувство он испытал, когда перед ним, прямо из воздуха, возник светящийся силуэт с золотистым нимбом вокруг головы. Какая-то постоянно действующая часть подсознания сразу активизировалась и впрыснула в мозг что-то ядовито-язвительное, мерзко пахнущее цинизмом и растлением духа.

— Так чернорясые все же правы и ангелы иногда являются смертным? — презрительно кривя губы, проговорил он.

Светящееся существо чуть шире открыло глаза, и голубое сияние заструилось разумной речью. Картина за картиной замелькали образы, окрашенные поразительными по своей остроте чувствами.

Профессор вздрогнул, увидев свою мать, тихую женщину, скончавшуюся еще до войны. Она неуверенно улыбалась, молитвенно сложив руки на высушенной горем груди. За ее спиной ощущалось присутствие всех матерей, чьи сыновья трудились над Проектом. Их было много, и они просили его. Он хотел было прислушаться к их мыслям, но привычное раздражение вспыхнуло в нем, и мать сжалась, как тысячи раз прежде, когда пыталась вот так же поговорить с сыном и наталкивалась на ледяные глаза за ледяными стеклами очков.

Потом был маленький мальчик. Белокурые волосы обрамляли его светлое лицо. Он был красив, гораздо красивее Профессора, хотя родился на два года позже. Его красота причиняла старшему брату острую боль, и тот мстил младшему, часто и без всякой причины обижая его. Они оба знали, почему светловолосый Отто вдруг сорвался с крыши пивоваренного завода, сломав позвоночник и испачкав кудри кровью и мозгом. Но Отто все же смотрел в глаза старшего брата и просил. Он не держал зла, но Профессору было наплевать на его прощение. Даже мертвый мальчик был красивым и светлым, и привычная злоба душной волной ударила ему в лицо.

Потом была девушка. Профессор уже не помнил ее имени. Она была студенткой в одной из групп, где он вел занятия по атомной физике, и ее восхищенный близорукий взгляд мешал сосредоточиться на учебном материале. Неприятно вспомнился жесткий и холодный стол в лаборатории, когда он набросился на нее, решившуюся говорить о любви. И болезненный бурный коитус сквозь стоны и закушенные губы. И испачканный кровью халат, и необходимость говорить что-то ей, рыдающей задушенным прерывающимся голосом. А потом была речь о его взглядах на жизнь. И он безжалостно втоптал в грязь нелепые розовые слюни, а рыдания медленно затихли, и лишь застывшая в покрасневших глазах боль портила программное выступление.

Известие о ее смерти вызвало у него приступ страха — липкого, обессиливающего. Но все обошлось. От ее глупого идеализма все же была некоторая польза: она не упомянула его в своей предсмертной записке. Страх отступил, но долго потом он просыпался от острой боли в шее, и похолодевшие пальцы судорожно хватали несуществующую веревку.

Девушка тоже просила. И с ней вместе просили тысячи людей, уже умерших и еще не родившихся. Просили звери и птицы, рыбы и насекомые. Просили странные существа, похожие на иллюстрации к детским сказкам, и еще более странные, ни на что не похожие.

Но звери всю жизнь оскорбляли его обоняние, а птицы позволяли себе гадить на новое пальто. Рыбы безмозгло разевали немые рты, забитые противной слизью, насекомые же, напротив, жужжали и кусались, часто надоедая бестолковыми перемещениями и редко радуя своими раздавленными тушками. Человечки из детских книжек не существовали по определению, а иные существа не существовали тем более.