Наша игра

– Они… до этого они на обнальных потоках сидели. И бюджет пилили. Фээсбэшники это. Из спецгруппы, которая занималась борьбой с коррупцией.

…

– Все, кто хотел в карман, обналичивали по их ставкам и через их банки. Кто пытался мимо – тех или в могилу, или в Лефортово.

Пожилой кивнул.

– Дальше.

– Еще они, кажется, с Бурко контачили.

– Это кто такой?

– Тот… с которого все началось.

– Что – всё?

– Ну… катастрофой это зовут. Он средство для вечной жизни разрабатывал. По заказу Кремля…

Пожилой присвистнул.

– Шайтан вах кале.

– Я не с ними был, поверьте!

– Верю. Верю, Салик, верю. Как ты в это вляпался-то?

– Нам заказ пришел с Бурко деньги взять. Ну, вы знаете, на кого я тогда работал, да?

– Знаю.

– Я брата подключил. Его почти сразу убили. Меня обвинили. Я по их следу пошел. Родственников в Москву вызвал. Мы там, короче, фээсбэшников в Подмосковье вмочили, точнее, они с ментами бурковскими друг друга вмочили, мы только помогли и трофеи собрали. Потом, когда уже началось все, я на них вышел. Один из этих мне сказал, где закладка с деньгами. Они мне убийцу брата отдали. Потом сказали: «Хочешь работать с нами? Упадешь в долю».

…

– И что мне делать было?

– Да, Салик…

Салахуддин Мураев был одним из самых крутых боевиков Центра. Но перед чеченцем его крутость ничего не значила. Сейчас перед ним стоял человек, достойный занять место на бревне годекана[19]. И его слово решало все. По сути, перед ним был чеченский народ.

– Брат твой у меня. Я его отпущу.

– Рахмат.

– Вопрос в том, что ты будешь делать дальше?

Салик не колебался.

– А что надо?

Бывшая Россия Где-то на границе Удмуртии и Кировской области Тысяча тридцать восьмой день Катастрофы

Взять меня так и не взяли – попробуй сейчас возьми, без вертолетов и нормальной связи. Но, когда я прибыл на место, оказалось, что оговоренное выполнили все, кроме меня. А это чертовски хреново…

Мы засели в одной из опустевших зон, расположившись и в запретке, и в прилагерном поселке, сейчас полностью вымершем. Я этот поселок знал, потому что этими местами шли, зачистка тут была. Вон там еще виселицы остались, костяки еще валяются, а вон там пепелище – это клети для монстров, которые мы сожгли вместе с их обитателями. Места мрачные, хоть фильм ужасов снимай, – но мы, уральские, к этому привычные. У нас природа неласковая, но мы все равно тут живем. Потому что наша это земля.

Мы – это несколько групп, которых объединял только я и которые смотрели друг на друга с подозрением. Чеченцы, во главе с Исой Тепкоевым – в основном его родственники, уцелевшие после того, как неизвестный самолет подверг их дом атаке хлором, а потом пошла в бой группа зачистки. Несколько блатных во главе с Сомярой, которых он подписал на «братское дело». Элинка с Димой…

Вот в ком я сильно ошибался – так это в Элинке.

Не сказать, чтобы я к ней относился как к шлюхе, которую приютил, чтобы пользовать и не более того. Но память-то все равно оставалась, хотя я просто не думал об этом – сейчас столько думок обо всем, что об этом думать просто глупо. А она кремнем оказалась. В одиночку завалила пришедших за ней ублюдков – профи, и ведь не сбежала, нашла Димыча, его от почти верной смерти или похищения спасла. Не каждый мужик такое сделает.

Я понял, что повезло мне – и сильно повезло. Найти женщину, которая не только не пилит и не доит тебя, но и относится всерьез к тебе, к твоим увлечениям, готова идти за тобой, куда бы ты ни пошел, с того света вытащит, если что, – дорогого это стоит. У большинства семейная жизнь – это перманентное моральное изнасилование…

Проспал я почти сутки, потом поел, взял винтовку… тут рядом просека была заросшая, директриса – хоть на километр, хоть на два. Остановил машину, пошел, выставил мишень на тысячу, пешком пошел назад. Когда вернулся, у машины уже был Димыч, он переоделся в охотничий камуфляж и с автоматом и с короткой бородкой походил на манагера, косящего под спецназ. Ну вот хоть убейте меня, почему-то так Димыч и выглядит, несмотря на то что Бог внешностью не обидел…

Я молча снарядил тремя патронами магазин, выпустил два, посмотрел в трубу, потом подкорректировал прицел, сделал третий выстрел.

Так и есть.

Я взял винтовку и понадеялся на поправки, которые оставил владевший ею украинский снайпер. Но то ли ее ударили после пристрелки, то ли еще что – поправки врали. И сам я не перепроверил – патронов пожалел.

Это было не так заметно при стрельбе по машинам, но по человеку я промазал.

Да что же это такое с Украиной? Почему все, что связано с Украиной, оборачивается всегда каким-нибудь косяком. Винтовка – кривая, власть – дурная. Они что там все – в понедельник родились?

Худо дело. Верный выстрел упустил, да еще и врага предупредил. Ягафаров больше так просто не подставится, может, вообще на дно уйдет – ищи его теперь…

– Винтовка косит? – спросил Димыч.

– Ага. Поговорку знаешь? Что плохому танцору мешает? Во-во…

…

– Беспалов что говорит?

– Ну, как. Упал, очнулся, гипс.

– Врет.