Наша юность. Мистерия о милосердии Жанны Д`Арк

Ее видели повсюду.

В кортеже, но чуть в стороне от кортежа.

В галереях, в аркадах, в потоках воздуха.

В храмах, во дворцах.

На улицах.

Во дворах и на задних дворах.

И она тоже взошла на Лысую гору, [384]

Она тоже вскарабкалась на Лысую гору.

Хоть это крутая гора.

А она даже не чувствовала, что идет.

Она даже не чувствовала, как ее несут ноги.

Она ног под собой не чуяла.

Да, она тоже прошла свой крестный путь.

Она тоже пронесла свой крест, пронесла.

В шумной толпе, чуть позади.

Пронесла по Голгофе.

На Голгофу.

На вершину.

До самой вершины.

Где Он был теперь распят.

Прибит за руки и за ноги.

Как ночная птица на двери гумна.

Он, Царь Света.

В месте, называемом Голгофа.

Что значит Лобное место.

Вот в кого Он превратил свою мать.

Родную мать.

В женщину в слезах.

В нищенку.

Скорбную нищенку.

Скорбящую нищенку.

Молящую о сострадании.

С тех пор, как Он начал свое служение.

Вот уже три дня она все шла и шла следом.

Провожаемая лишь тремя–четырьмя женщинами.

Этими святыми женщинами.

В сопровождении, в окружении этих нескольких же Нескольких святых женщин.

Святых женщин.

Наконец.

Потому что их вечно должны так называть.

Заслуживших таким образом.

Обеспечивших таким образом свою долю рая.

И наверняка они получат хорошее место.

Не хуже того, что у них было в этот момент.

Потому что у них будет то же место.

Ведь они будут так же близко от Него, как и в этот момент.

Я имею в виду, что они будут так же близко от Него, как и в этот момент.

Как в этот самый момент.

Вечно так же близко, как в этот самый момент.

Вечно так же близко, как в этот самый момент времени.

Иудейского времени.

Вечно так же близко в Его славе.

Как и во время Его страстей.

В славе Его страстей.

Все четверо вместе, а может быть, чуть больше, чуть меньше.

Чуть больше, чуть меньше.

Они всегда составляли отдельную группку.

Маленький кортеж чуть позади большого кортежа.

Чуть поодаль.

И их узнавали.

Она плакала, плакала под большим льняным покровом.

Большим синим покровом.

Немного выцветшим.

Вот в кого Он превратил свою мать.

Она плакала, как никогда не доведется;

Как никогда не придется

Плакать ни одной женщине на земле.

Никогда во веки веков.

Никакой другой женщине.

Вот в кого Он превратил свою мать.

Родную мать.

Как ни странно, все относились к ней с сочувствием.

Люди с большим сочувствием относятся к родителям осужденных.

Они говорили даже: бедная женщина.

И в то же время они глумились над ее сыном.

Ибо таков человек.

Так уж устроен человек.

Таков мир.

Люди таковы, каковы они есть, и никогда их не изменить.

Она не знала, что Он, наоборот, пришел изменить человека.

Это Он пришел изменить мир.

Она шла следом, она плакала.

И в то же время они глумились над ее мальчиком.

А она все шла и шла.

Таковы люди.

Их не изменить.

Их не переделать.

Их никогда не переделать.

Он же пришел, чтобы их изменить.

Чтобы их переделать.

Чтобы изменить мир.

Чтобы его переделать.

Она шла следом, она плакала.

Все относились к ней с сочувствием.

Все ее жалели.

Говорили: бедная женщина.

Ведь все они, возможно, были людьми незлыми.

В глубине души они были незлыми.

Они следовали Писанию.

Как ни странно, все относились к ней с сочувствием.

Сочувствовали, уважали, преклонялись перед ее горем.

Ее отстраняли, ее оттесняли не слишком рьяно.

С особыми предосторожностями.

Потому что она была матерью осужденного.

Думали: это семья осужденного.

Об этом даже тихонько говорили.

Об этом шептались между собой,

С тайным восхищением.

И были правы, это была вся Его семья.

Семья телесная и семья избранная.

Семья на земле и семья на небе.

Она шла следом, она плакала.

Глаза ее так затуманились, что дневной свет вечно будет казаться ей тусклым.

Отныне уж вечно.

Вот уже три дня люди говорили: «Она постарела на десять лет.

А ведь я ее видел совсем недавно.

А ведь я ее видел на прошлой неделе».

За три дня она постарела на десять лет.

Отныне уж навек.

Она шла следом, она плакала, она ничего толком не понимала.

Но она прекрасно понимала, что власти против ее мальчика.

А значит, дело плохо.

Что власти за то, чтоб предать Его смерти.

Совсем плохо дело.

И ничем хорошим оно кончиться не может.

Все власти сговорились против Него.

Власти еврейские и власти римские.

Власти судейские и власти духовные.

Власти военные и власти церковные.

Ему наверняка не выкарабкаться.

Никаким образом.

Все были против Него.

Все были за Его смерть.

За то, чтоб предать Его смерти.

Хотели Его смерти.

Бывает, что какие–то власти на твоей стороне.

А другие — против тебя.

Тогда еще можно выкарабкаться.

Но против Него все власти.

Прежде всего власти, все до единой.

И власти и народ.

Вот что самое страшное.

Самое страшное, когда абсолютно всё против тебя.

Власти и народ.

Которые обычно никогда не бывают заодно.

И тогда на этом можно сыграть.

Этим можно воспользоваться.

Большая редкость, чтобы власти и народ были заодно.

И тогда тот, кто против властей,

С народом.

За народ.

А тот, кто против народа,

С властями.

За власти.

Тот, кто пользуется поддержкой властей,

Не пользуется поддержкой народа.

Того, кого поддерживает народ,

Не поддерживают власти.

Тогда, опираясь на одних или других.

Им одних против других.

Можно иногда выкарабкаться.

Можно было бы как–то всё уладить.