Наша Маша (СИ)

- Эм… ну я пойду, – спешит распрощаться со мной, от которой до сих пор пахнет алкоголем, Рик и, конечно же, опять поскальзывается на влажном полу.

Я, чувствуя себя героиней какого-то боевика, очень стремительно бросаюсь ему на помощь, по закону подлости, подставляю больное плечо и всхлипываю, совсем не наслаждаясь фейерверком искр перед глазами.

- Чего тут за шум? – раздается рядом недоуменный голос Дэрила, который вдруг как-то странно откашливается. – Понял. Ухожу.

Медленно и нерешительно я открываю глаза и едва сдерживаю желание снова зажмуриться. Ведь даже стоя в совсем не любовных, а, между прочим, взаимно-спасительных объятьях Рика Граймса, я могу прекрасно и ярко вообразить себе картину, представшую перед бедным моим Дэрилом. Да и что тут представлять, о чем тут думать: ночь, темнота, шум воды, голый Рик в одном полотенце, держащий меня за талию одной рукой и сдернувший с моего плеча лямку майки другой, и я, вцепившаяся в него обеими руками и почти что вжавшаяся в его подбородок губами.

- Это не… – снова начинаем тренироваться в хоровых оправданиях мы с Риком.

- Я чуть не упала, – шмыгаю я носом и не понимаю, почему этот вечно тормозящий не по делу бывший коп с сердечком на попе никак меня не отпустит.

- Я поскользнулся, – вторит он мне и делает что-то странное.

Только спустя пару минут пыхтения я со стыдом осознаю, что именно Рик делает, верней, пытается сделать: отцепить меня, прилипшую к нему от страха и стыда намертво, от своего драгоценного, очень мокрого и голого тела.

- О Боже, прости, – шарахаюсь я от него и вскидываю полный мольбы взгляд на Дэрила, по чьему непроницаемому в этот момент выражению лица понять, что там он думает, во что верит и как теперь ко мне относится – невозможно.

- Решил принять душ перед сном, – уже гораздо более спокойным голосом сообщает на всякий случай Рик другу, разводя руками и тут же вцепляясь ими в свое полотенце на бедрах.

- А я это… пришла… – растерянно бормочу я и, нащупав в кармане перекочевавшие туда по дороге в душевые мои самые модные трусы, зачем-то достаю их и демонстрирую обоим почему-то округлившим глаза мужчинам в свое оправдание.

- Ты ж по бабам, – непонятно почему вспоминает об этом Дэрил.

- Нет! – честно признаюсь я, понимая, что если такой, как он, будет считать меня лесбиянкой, то точно никакого первого или даже ответного шага никогда не сделает. – Карл просто не понял, а я согласилась по прико… эм, как это по-вашему… ради шутки!

Рик вдруг делает большой шаг назад, то есть подальше от меня, и я, наконец, понимаю, что все это выглядит не оправданием, а скорей признанием, что я пришла сюда в надежде подцепить кого-то, или даже именно Граймса, которого я, по их мнению, небось специально выследила, на свои трусы. Бормоча какие-то извинения, я пробкой вылетаю из помещения, убежденная, что теперь уже всё. Я опозорена навеки.

Даже выходить из камеры наутро страшно. Но раскалывающаяся голова и желание пить заставляют меня выползти на свет тюремный, чтобы через пару часов убедиться в том, что мои вчерашние приключения достоянием общественности все же не стали.

Хотя Рик и Дэрил, которые, как ни странно, смотрели на меня вполне обычно, то есть, как и раньше, все же умудрились сообщить остальным, что никакая я не лесбиянка. Первым, конечно, свою осведомленность проявил Мэрл, ущипнув меня за попу, а потом ловко погладив по груди и сообщив, что он так и знал! Остальные просто с улыбкой пытались вставить в разговор, что шутка была веселая, что они поверили, а я отличная актриса. Врали, кажется.

А вот Бет на меня обиделась. Правда, не из-за того, что я оказалась натуралкой. На это ей было наплевать. Она не могла простить мне то, что я самым коварным образом пошла на девичник и даже не попыталась хоть как-то уговорить остальных взять и ее туда. Главное, сестру, боящуюся отца, и старших женщин, которым вообще наплевать на все это, она понимала, а я ведь ее подруга и могла бы сделать хоть что-то!

Покаянно покивав и решив, что добросердечная Бетти дуться долго не будет и уже к вечеру простит меня, я, все еще мучающаяся похмельем, провела почти весь день в своей камере, благородно предложив Кэрол заняться шитьем вместо нее. Шитья было не так уж много, рядом стояла бутылка воды, в камере было прохладно и спокойно, а из блока раздавались куски чужих разговоров, словно работающий фоном телевизор. Хорошо!

К вечеру, поужинав, я решаю посидеть с остальными и осоловело слушаю их разговоры о судьбе пленников, о взаимодействии с нашими новенькими – вудберийцами, о припасах, безопасности и предстоящих праздниках. А вернувшись к себе, вдруг обнаруживаю на столике конфету и короткую записку с пожеланием сладких снов. Уже жуя очень даже вкусную (хотя что тут сейчас в условиях голодухи можно назвать невкусным?) сладость, я понимаю, что стоило оставить ее, как улику. А потом решаю, что для опознания мне хватит и записки, и успокаиваюсь.