Наша непостижимая бесконечность (ЛП)

Поскольку Гейб и пальцем не пошевелил, чтобы исправить их отношения, между ними до сих пор сохранялось ощутимое напряжение. Пока она кружилась в объятьях студента, Гейб смотрел на них с такой злостью, что можно было лишь удивляться, как огонь в его взгляде их не поджег.

— Ну все, с меня хватит, — в конце концов рявкнул он, оттолкнув стул от стола и бросив салфетку на тарелку.

Мы все в замешательстве смотрели, как он решительно уставился на танцующих. Судя по его лицу, он был готов рвануться туда, но музыка закончилась, и Шарлотта отошла от своего партнера по танцам.

— О, к черту.

Гейб, обойдя стол, пошел к ней, и ее красивые глаза округлились. Шарлотта резко остановилась возле своего стула.

— Что за…

— Шарлотта… — Гейб взял ее за изящные плечи своими большими руками и склонился к ней. — Давай перестанем загоняться, ладно?

Она сморщила носик.

— Загоняться?

— Да. Загоняться. Я соскучился по тебе. Типа как… сильно. Не только как по своему другу. И по всему остальному тоже. — И он с мальчишеской улыбкой добавил: — Ужасно.

В уголках ее губ начала зарождаться улыбка.

— Что ты пытаешься сказать?

— Я хочу быть с тобой. — Он взглянул на нас, осознав, что мы все внимательно наблюдаем за ними. Как и люди, сидящие за соседним столом. Он выпрямился, обнял Шарлотту за плечи и притянул ее к своему боку. — Все верно, — сказал он нам, раздуваясь от гордости. — Мы с Шарлоттой вместе. — Он посмотрел на нее. — Ты ведь по-прежнему хочешь, чтобы мы были вместе?

Она захихикала.

— Да.

В ответ он широко улыбнулся ей. А затем поцеловал. Глубоким, смущающе долгим поцелуем, от которого Джошуа взвыл, а парень за соседним столом крикнул: «Уединитесь!»

Я была счастлива за своих друзей.

Честное слово.

Но публичное признание Гейба только ухудшило мои и без того не слишком хорошие чувства относительно секретных отношений с Финном.

Мы с Эль обменялись улыбками. Я изо всех сил старалась скрыть свою боль, но мои старания наверняка не увенчались успехом. К счастью, у Эль не было времени, чтобы спрашивать о причинах моей печальной улыбки, потому что Брайс начала психовать.

— Что, черт побери, я пропустила? — Она злобно глазела на нас. — И почему никто из вас не удивлен такому повороту событий? — Она ткнула пальцем в Шарлотту с Гейбом.

Эль с Шарлоттой начали успокаивать Брайс, но я больше не обращала на них внимания.

Может, сказалась тяжесть последних нескольких дней, а может, моим ранам требовалось время, чтобы затянуться, и пока этого не случилось, я была гиперчувствительной, но на меня мощной волной накатили все те сомнения относительно того, ради чего мы с Финном храним наши отношения в тайне.

Открой глаза, отребье.

Я зажмурилась, отгораживаясь от воспоминаний, а когда вновь открыла глаза, то уткнулась взглядом в отца Финна, шедшего через зал.

Мой сын не станет встречаться с отребьем.

Я почувствовала, как мои глаза закололо, а сердце заколотилось. Я отвела взгляд от мистера Рочестера и уперлась им в Джаспера Олифанта, который был приглашен вместе с родителями.

Думаешь, я бы стал принуждать ничтожество вроде нее?

Я оттолкнулась от стола, словно это могло помочь заглушить их слова.

— Индия? — Эль обеспокоенно взглянула на меня.

— Ты в порядке? — тихо спросил Финн.

— Да. Просто нужно воспользоваться уборной.

Я выбежала из зала, но вместо того, чтобы направиться в переполненную комнату отдыха, пошла вглубь территории, пока не нашла большую безлюдную оранжерею. Внутри было патио со столами и стульями, составленными один на другой — зимой летняя мебель хранилась внутри. Я аккуратно опустила стул на пол и, сев, наконец-то расслабилась. Здесь было так тихо, что я слышала свои мысли.

А думала я о том, что сегодня я ревновала.

Мне было больно, и я ревновала.

Я знала, что дорога Финну. Знала, что была его девушкой, но с другой стороны, разве парню не следовало с гордостью объявить, кто на самом деле является его девушкой?

Я знала — или, по крайней мере, надеялась, — что Финн так и сделал бы, если бы мог. Однако я не знала этого наверняка. Из-за меня его отец обязательно устроил бы ему «веселую» жизнь, и я волей-неволей задумалась: если бы между нами не стояла Элоиза… рассказал бы Финн всему миру, что я его, а он мой?

Это беспокоило меня с самого начала, но я засунула свои страхи поглубже, потому что знала, что чувствовала бы из-за них.

Будто я была недостаточно хороша.

Будто я была отребьем.

И Финн, полагаю, был прав. Я была сильной. Достаточно сильной, чтобы понимать, что не смогла бы совладать с таким ядом в своей голове, — ведь я с таким трудом избавилась от токсичного дерьма, которым отравлял мою жизнь жестокий отец. Поэтому я так рвалась к популярности. Так я чего-то стоила, а мои одноклассники, мои учителя давали мне почувствовать свою значимость. Никто из них никогда не заставлял меня чувствовать себя никчемным отребьем.

Я не могла допустить, чтобы эта отрава вновь проникла в мою голову… И потому должна была…

Я захлебнулась этой мыслью, а мои руки сжались в кулаки.