Наша прекрасная Александрия. Письма к И. И. Каплан (1922–1924), Е. И. Бронштейн-Шур (1927–1941), Ф. Г. Гинзбург (1927–1941)

Настоящее, солнечное счастие там, где от избытка сердца человек стремится вовлечь всех в открывающееся ему радостное и прекрасное. Ведь по-настоящему человек любит именно от избытка радости и света в сердце! И это нечто как раз противоположное тому самозамыканию в своем уюте и так называемому счастью, к которому протягиваются жалкие, трепещущие, жадные руки! То, настоящее, счастие щедро открыто и светит всем, как действительное солнце. Оно всех зовет к себе и идет к любимому затем, чтобы лучше и веселее было звать к себе других и всех. Маленькое и жадное счастьице, наоборот, замыкается в квартирке, куда не пускают «посторонних».

Так называемое «счастье» мешает человеку быть прекрасным, добрым, светящим… Это ведь совсем не то, что экспансивная, щедрая, всех зовущая к себе радость!

Когда радость приходит к человеку сама собою, непрошеная и нежданная, она есть естественный плод избытка сердца и, в свою очередь, делает человека прекрасным и счастливым, как никогда и нигде (ибо для этой подлинной радости нет пространства и времени!). Но когда человек начинает жадно хвататься за этот дар, чтобы удержать его во что бы то ни стало, и приискивает обеспечения своему счастию, пробует закрепить его для себя, – вот эта самая жадность к счастию, попытка закрепить за собою счастие, тотчас извращает все и уже мешает быть тем открытым, мужественным, сильным, каким он был; делает его искательным, жалким, трепещущим «буржуа». Быть благодарным за эту нежданную и неискавшуюся радость, которая приходит к тебе как щедрый дар в ответ, быть может, на твою щедрость, и проводить без жадного и жалкого трепетания рук эту птицу – счастье, когда она собирается полететь далее, куда хочет, – отнюдь не пытаясь жалким образом ее удерживать, – вот, должно быть, наша норма. Только при ней мы хороши друг для друга! Ибо только при ней мы способны чувствовать друг друга и то, что сейчас делается в ближайшем соседе и товарище по жизни!

Избыток радости рождает любовь, подлинная любовь в свою очередь окрыляет радость и вместе расширяет зрение, чтобы видеть и чувствовать, чем живы люди и что в них делается; но это ведет к болению за других, которое впоследствии обещает новый дар – умение и радоваться за других, – жить радостью других, забыв свой эгоцентризм. Тогда уменье чувствовать других и жить для друзей будет все расширяться…

17

2 августа 1928

…Просвещенные философы наших дней поняли, что самая общая и коренная проблема мысли в так называемой коррелятивности субъект-объекта, в соотносительности субъект-объекта. Более мужественные из философов говорят даже о тождестве субъект-объекта. Что значит эта, такая отвлеченная формула? Что это: нечто уже данное или только далекая, далекая задача жизни?

Спокойные заместители философских кафедр хотят, как будто, сказать, что это данное «я» (субъект) и «мир» (объект) всегда и неизбежно будто бы соотносительны и равны! Нет и не может быть объективного без субъективного, а субъект не может сказать о себе ничего содержательного, кроме того, как он представляет себе объекта и мир! Говорить только об объективном, полагая, что удалось освободить его от своего субъективного, это такая же фикция и самообман, как и полагать свой субъект независимым и обособленным от объекта и мира!

Так говорят философы, захолодевшие на своих профессорских кафедрах! Философский язык – косноязык! Суконен!

Более горячие и более горячо чувствующие жизнь говорят, что тождество субъект-объекта – это лишь предел стремлений! Это правда, что для человека нет ничего дороже, чем согласие его внутренних желаний и окружающего внешнего мира; и счастлив человек лишь там, где он со своими желаниями и мир со своей фактической настоятельностью – одно: «когда то, что мне по душе, – со мною» и «когда то, что предо мною, вместе с тем и мне по душе». И поэт, и ученый, и техник, и политик, и пророк, и подвижник приходят к своей радости лишь там, где им удается так неразрывно согласить свое внутреннее с действительностью, что уже и нельзя будет сказать: он ли подчинился действительности, или действительность подчинилась ему. В счастливый час действительного творчества поэт, ученый и пророк – одно неразрывное бытие с тем миром, который они учуяли! Но это не одно и то же – учуять красоту и правду и действительно выявить их, – между тем и другим такая же разница, как между желанием и осуществлением. Ну, а если так, то соединение и согласие между субъектом и объектом есть далеко не тотчас данное, а далекий «желаний край».

…Когда-то Гёте задался мыслью переложить для просвещенной европейской публики книгу Иова. Он начал это в юности, а кончил в глубокой старости. Получился всем известный «Фауст», тот самый, которым восторгаются наши интеллигенты, большей частью и не подозревая, что это переложенная для них книга Иова.