Нить так и осталась нетронутой, сверкала еще ярче, однако почти что по собственной воле соскальзывала с пальца, окончательно ослабляя. Микки завороженно наблюдал, как ненароком освободил себя, и та, слетала с его пальца. Он не представлял, как ему удалось это, однако это совсем уже не важно. Он на самом деле смог это сделать.
Оторванная нить скрылась в пространстве, исчезая из поля зрения. Дюйм за дюймом уменьшалась и вместе с ней пропадал путь к другому человеку, которому был предначертан. Микки тяжело вздохнул и трясущими руками опустил ножницы. Его нить испарилась. Потеряна навсегда. Он не думал, что все окажется так просто.
Он хотел почувствовать облегчение, но, к сожалению, все оказалось совсем по-другому. Вроде бы Микки рассчитывал на то, что больше не сможет чувствовать притяжение к родственной душе, взывающей к нему, но ничто, кажется, уже не способно восполнить ту зияющую пустоту в груди. Впервые Микки почувствовал себя настолько одиноким, будто никаких связей больше не существовало. Это совершенно противоестественно. Это какая-то фатальная ошибка.
Микки смотрел вниз, на свой свободный мизинец, и старался не думать о том, что раскаяние за случившееся уже растет внутри. Теперь уже не так важно. Нить полностью растворилась, а её место заняла багровая, красная кровь.
________________________________________
В это же время, всего в нескольких кварталах, Йен Галлагер был охвачен внезапной волной агонии. Он привык, что нить постоянно передавала ему отголоски боли, и даже стал подозревать, что его вторая половинка была жертвой домашнего насилия, но та боль была ничто, по сравнению с той, что он ощутил сейчас. Похоже, сама нить страдала.
Жгучая, молниеносная боль поразила руку, грудную клетку. Он задыхался, будто одно из легких испепелилось дотла, а второе едва способно бороться и поддерживать его жизнь. Он чувствовал надвигающуюся паническую атаку. Какого хрена происходит с ним?
Он чувствовал, как его нить укорачивалась, становясь все меньше, пока не заметил другой конец нити в комнате, будто никто и никогда не был с ним связан. Притупившаяся, красная нить, выступающая из его мизинца, стала крохотной, одиноко свисающей и больше не скрепленной ни с кем.
Йен тут же запаниковал. Было множество историй и тайн связанных с «Красной нитью судьбы», но он никогда не слышал о подобном раньше. Он старался изо всех сил ощутить эмоции другого человека, который всегда присутствовал рядом с ним, но пусто.
Одиночество полностью поглотило его настолько, что он едва был способен дышать.
Йен тут же сбежал вниз по лестнице, отчаянно пытаясь найти кого-нибудь, кто был бы в состоянии объяснить произошедшее. Он заметил, что мать и отец вырубились вместе на полу в гостиной, и за неимением лучших собеседников, чем родители, он неохотно опустился на колени рядом с матерью и постарался разбудить её.
— Мам, — всхлипывает Йен, сжимая мизинец. — Моя нить! Это невыносимо больно, мама! Это так ранит! — вопит ребенок в истерике, не стесняясь собственных слез.
Моника моргнула, и как в замедленной съемке попыталась осмыслить происходящее, прежде чем стеклянными глазами уставилась на него.
— Йен? — лениво спросила она. — Милый, о чем ты говоришь?
Йен стер слезы и постарался взять себя в руки.
— Моя нить больше ни с кем меня не соединяет, мам, — хныкал он. — Что произошло? Что мне теперь делать?
Моника больше сконцентрирована на потолке, чем на собственном сыне, но через мгновение она фыркнула со смехом.
— Твоя родственная душа, похоже, умерла или что-то такое, — в её тоне и смешке нет и намека на сочувствие.
Йен пустым безжизненным взглядом уставился на маленькую ниточку, завязанную вокруг мизинца, и его сердце пропустило удар. Это самое вероятное объяснение, решил он, так должно быть и произошло. Ведь все, что он постоянно чувствовал через нить — это боль и страх. Может быть, его родственная душа настолько была запугана, что, в конце концов, его удалось загнать в угол.
Йен тяжелой поступью возвращается обратно наверх, оставив родителей на произвол судьбы. Зарывшись с головой в одеяло, он ревел всю ночь, оплакивая смерть того, кого так и не успел узнать.
Кем бы они друг другу не были, он уже любил его всем сердцем.
________________________________________
И пока Йен и Микки росли, все оставалось по-прежнему. Они закончили начальную школу, затем среднюю с отчетливым ощущением того, что какая-то часть жизни была безвозвратно упущена.
Нить Микки полностью исчезла, оставив после себя лишь небольшой шрам, тянущийся вдоль фаланги пальцев, как вечное напоминание. В итоге, он решил украсить кулаки тату, в виде надписи «FUCK U-UP», каждая буква которой выбита на пальце так, чтобы прикрыть тот ужасный шрам. Микки предположил, что это самый удачный способ сказать судьбе «пошла на хуй». Он подумал, что скрыв клеймо, оставшееся с того дня, сможет обо всем позабыть, но это не сработало.