Наша Светлость

   Человечек тронул перья на шляпе.

   - Все так же весел?

   - А чего грустить, Шкыба. Садись, коль пришел.

   Паренек уселся и свистнул. Владелец таверны, человек с пониманием, тотчас подал пузатый запотевший жбан, миску с солеными свиными ушами и печеные крендельки с тмином.

   Шкыбу знали.

   Побаивались. А ведь был-то поганец поганцем, только и способный, что кошек гонять. Ныне, похоже, в люди выбился. Видать, и вправду крепко старый лэрд пристани прошерстил, если такая мздря фарт держит.

   - А зубы твои где? - Шкыба оскалился и постучал ногтем по желтоватым резцам.

   - Залогом оставил. И ты не скалься. Мало ли как оно повернется... там всем местечка хватит.

   Плешка дернулся, вспомнив ту, самую первую камеру, куда - теперь он это отчетливо понимал - водили его сугубо вразумления ради. И ведь хватило полчаса, чтобы вразумиться да возблагодарить Ушедшего, что руки от крови чистые.

   Крови старик не прощал.

   - Ты это... не шкерься тут, - Шкыба налил себе пива.

   Ох и пахло же оно... свежим хлебом, дрожжами. А уж белая шапка пены и вовсе хороша была. Свернув трубочкой свиное ухо, Шкыба посыпал его солью, зачерпнул мизинцем тертого чеснока и горчицы, вымазал по краю и смачно, с хрустом, впился зубами.

   Надо было сразу соглашаться... глядишь и зубы уцелели бы.

   - Ешь. Пей, - Шкыба махнул рукой, и Плешка не стал отказываться: гордыми да голодными пусть благородные сидят. А он - человек простой.

   Был простой.

   - И рассказывай, об чем наверхах шепчутся, - взгляд у Шкыбы вдруг стал жестким, колючим. - И не криви рожу. Пустыми с нахлесту не лазют.

   Есть, пожалуй, следовало быстро, пока перо в бок не прервало этот последний и тем особенно замечательный ужин.

   - Не крипши. Бышрять погожу, - Шкыба облизал верхнюю короткую губенку. На реденьких усиках осталась пена. - Старшие сказали про мир говорить. Серых больше нет в городе. И не будет. Так и передай. Мы сами с ними разбору иметь будем. С ихнего самоуправства большие убытки хорошим людям приключились. И приключаются.

   Плешка кивнул и, перекинув свиное ухо на стол, достал ножичек. Резать приходилось меленько, и оттого Плешка не торопился.

   Не убьют, значит.

   Но возьмут на пригляд, и годик погулять позволят, а то и два, потом же, когда город поутихнет, то и устроят "несчастный случай". Ныне старый лэрд крепко их поприжал.

   То-то на улицах тишь да гладь... бояться, песьи хвосты. А и видеть не видели, чего бояться надо.

   - Ему нужен тот, кто листовки печатает.

   - Которые? Про бабу? Или про то, что люди равными родились?

   - Лэрд думает, - с Плешкой он, конечно, мыслями не делился, но те были довольно-таки очевидны, - что это один и тот же человек.

   - А и... хрен бы с ним.

   Пива Шкыба самолично подлил, в знак особого своего расположения.

   - Хорошо ведь пишет, ирод. Ты вот, Плешка, никогда не думал, отчего ты внизу, в канаве ползаешь, а лэрд наверху баб на перинах тискает?

   - Много думать - вредно для головы.

   - Ага... много их, благородных, стало. Ты, я, другие вот гнием... недоедаем. Недопиваем, - Шкыба зачерпнул горсть крендельков. - А им все и сразу. Несправедливо это.

   - Ты серьезно?

   Крендельки приходилось размачивать в пиве и пережевывать деснами.

   - Все люди равные, Плешка. Руки, ноги, голова... дерьмо опять же у всех одинаковое. И тогда выходит, что остального тоже надо, чтобы по равному.

   - А Протектор?

   Нехороший разговор. Не такой, какой должен был бы состояться, но Плешка вдруг ощутил странную, доселе неведомую обиду: разве ж виноват он, что родился в борделе, что при нем и рос, а после и вырос до улицы. Там его учили. Выучили. И вышвырнули в каменный мешок подвалов Замка.

   За что, спрашивается? За поддельные векселя...

   И картинки непотребного содержания. Нет, за векселя-то больше.

   - Протектор - он не человек, - завершил мысль Шкыба. - Но над людьми поставлен. И должен делать то, чего людям хочется. Всем, а не только этим!

   Он громко хряснул кружкой по столу, и хозяин, рванувшийся было на звук, остановился, а после исчез за дверью.

   - Народ должен править, - горячо зашептал Шкыба. - Ты, я... вот он...

   И Плешка, представив себе мир, где правят такие, как Шкыба, испытал настоящий ужас.

   - Да... но пока правят они.

   Нельзя ссориться с этим человеком.

   А вот рассказать о нем следует. Старый лэрд не дурак, придумает, как Шкыбу с его мечтами об управлении миром зацепить.

   - ...и мое дело - исполнять, чего велено.

   - Так исполняй. Мы ж не против...

   На седьмой день сидения в таверне - теперь хозяин по своему почину выставлял пиво и свиные уши в угощение - объявился тот, кого Плешка ждал. Он был чужаком, явно из тех залетных наемников, что мечутся из протектората в протекторат, не умея зацепиться в одном месте. Наглые. Неспокойные. Они создавали много шума, неудобств, но рано или поздно находили вечный приют в придорожной канаве.

   - Ищешь? - спросил наемник.

   - Ищу.

   - Есть работенка. Если не забоишься.

   - А куда мне больше-то бояться? - оскалился Плешка пустыми деснами. - А что за работенка?

   Наемник наклонился и, забрав пиво, прошептал:

   - Слово благое людям нести.

   Тиссе неожиданно понравилось заниматься учетом.