Наша Светлость

   - Тисса, - когда тан говорил шепотом, то от голоса его - или от дыхания? Ему нарочно надо наклоняться настолько близко - по коже бежали мурашки. - Если я и дальше буду тебя раздевать сам, то до сна дело может и не дойти.

   - Почему?

   - Потому что.

   Как-то это угрожающе было сказано, хотя все равно не понятно. И пальцы тана, словно невзначай коснувшись щиколотки, двинулись выше, по шву чулка. Медленно так двинулись.

   - Я щекотки боюсь, - на всякий случай предупредила Тисса, испытывая огромнейшее желание спрятать ногу под одеяло. Обе ноги.

   И руки тоже.

   - А разве щекотно?

   Ну вот зачем говорить ей в шею? Или не говорить... нет, лучше пусть говорит, чем целует. Хотя неприятно не было. Скорее уж любопытно очень.

   - Вы меня домогаетесь?

   В этом Тисса была почти уверена. Тем более что пальцы добрались до подвязки и теперь очень осторожно, бережно потянули вниз. Шелк соскальзывал, и случайные прикосновения к коже вызывали совсем не те ощущения, которые положено испытывать приличной девушке в подобной ситуации.

   - Еще нет, но скоро начну, - а голос у него изменился как-то. - И что, ни слез, ни обмороков?

   Насмехается? Как будто не знает...

   - Вы... вы вправе поступать так, как считаете нужным.

   Он вдруг отстранился - резко, Тисса едва не упала на спину - и, вручив чулок, велел:

   - Умеешь ты осадить. Дальше - сама. Чтобы когда вернусь, ты лежала в кровати и, желательно, спала.

   - Я вас обидела?

   - Нет, ребенок. Это скорее я тебя обидеть могу. А мне бы не хотелось.

   Тисса опять ничего не поняла, но на всякий случай кивнула. И когда тан ушел - вот что она такого сделала, чтобы его разозлить? - стянула несчастный чулок. Почему-то хотелось плакать, но слезы в данный момент были совершенно неуместны.

   А волосы растрепались.

   И ленточка потерялась.

   Из-за ленточки сейчас расстраиваться глупо - наименьшая из ее проблем, - но Тисса все равно расстроилась и до крови почти губу прикусила. Вот почему с ней всегда происходят какие-то несуразицы?

   Ленточка отыскалась на кровати.

   Если велено спать, то следует спать. Вот только волосы заплести, а то утром не расчешешь... про утро вообще лучше не думать. Будет стыдно.

   Уже стыдно.

   А к завтрашнему вечеру... об этом лучше не думать. Все равно ничего уже не изменить.

   Забравшись под одеяло, Тисса свернулась калачиком и закрыла глаза. Если заснуть не выйдет, то она хотя бы притворится. Она лежала, лежала и действительно почти уже задремывать начала, когда вернулся тан. Он лег рядом и, обняв, тихо спросил:

   - Спишь?

   - Нет, - честно ответила Тисса.

   - Зря.

   Она не нарочно. И постарается исправить, но сон опять ушел, а молчать было невыносимо.

   - А тот корабль... вы успели?

   - Успел. Я боялся, что они снимутся с якоря раньше, чем мы известим прибрежную стражу. Но выяснилось, что барк простоял бы еще несколько дней. И в принципе, можно было бы не спешить. Зачем ты опять косу заплела?

   - Так спать удобней, - Тисса хотела перевернуться: разговаривать спиной к собеседнику невежливо, но ей не позволили.

   - Пожалуйста, не ерзай, - попросил тан. - Я избытком нравственности не страдаю.

   В этом Тисса убеждалась неоднократно. Благородный человек уступил бы кровать Тиссе, но... тан ведь тоже устал. Он уже немолод. Хотя и не сказать, чтобы стар.

   Но Тисса спиной слышит, как быстро и часто бьется его сердце. И это нехороший признак: тану следует принимать настойку боярышника, но он же обидится, если предложить.

   Ему не нравится быть больным.

   - Что они везли?

   - Рабов. Незаконных. Поэтому пришлось ждать темноты. Если бы они заметили нас, то предпочли бы избавиться от груза.

   Как? И Тисса поняла.

   - Я уже видел такое. Людей выбрасывают за борт в цепях. Цепи тяжелые и выплыть не получится. А нет тел, нет и улик. Но сейчас нам повезло. Никто не пострадал.

   А Тисса на него еще и злилась. Сидела. Думала всякие гадости. И дважды мысленно поругалась.

   - И что с ними будет?

   - С работорговцами? Их казнят. А рабов отпустят, только... - он вздохнул как-то совсем уж печально. - Найдется кто-нибудь другой... или третий... я столько этих кораблей видел. Иногда кажется, что все, что я делаю - лишено смысла. И в этом мире ничего уже не исправить.

   Не удивительно, что у него сердце беспокойное, за такими заботами... еще и Тисса ведет себя неправильно. Она бы и рада иначе, но не знает, как.

   - Ничего не исправить, если не пытаться исправлять. Так дедушка говорил.

   - Он был умным человеком. А ты закрывай глаза. Давай я лучше расскажу тебе что-нибудь не столь мрачное? Однажды я попал в мир, созданный из огня. Там реки лавы текут по красному камню, а небо - цвета крови. Их солнце белое, большое и очень жестокое. Оно слишком близко к этому миру и давит на него, а если и исчезает с небосвода, то ненадолго. За несколько минут реки остывают и даже покрываются тонкой коркой. А камень хрипит и трескается.

   Когда-то Тисса любила сказки.