Наша Светлость

   Сорок три человека. Женщины. Девушки. Девочки. Эти содержались отдельно. Их даже остригать не стали, берегли. Никто не плакал. Спасению если и радовались, то осторожно.

   Сорок три - слишком мало. Не дадут тоннаж достаточный, чтобы корабль настолько просел.

   - Ищите, - приказал Урфин, чувствуя, что нынешняя ночь будет полна сюрпризов.

   - О! Капитан! - девица провела руками по голому черепу. - Я ж тебе говорила, что не надо меня спасать!

   - Кто ты?

   Это лицо определенно было знакомо Урфину.

   - Мия. Не узнал?

   Нет. Да... вспышка боли ослепила. Мия. Таверна. Наверх. Скрип кровати. Смех. Разговор какой-то... у нее изо рта пахло кошачьей мятой. Шлюхи жуют ее, чтобы клиенту приятней было.

   - Ну вот. Забыл девушку... да я не в обиде...

   Голос издалека. И огненный коловорот перед глазами.

   Дядя был прав. Не следовало выходить из Замка. На подставленную ладонь сыплются капли крови. Яркие. Красные, как... что? Не помнил.

   - Ваше Сиятельство, - капитан стражи отвлекает от огня. - Вам надо на это глянуть.

   Урфин послушно идет следом. Палуба как-то сильно уж раскачивается под ногами. Не хватало еще отключиться. Но нет, постепенно головокружение уходит.

   А посмотреть и вправду стоило: в трюме, за ложной переборкой, в длинных ящиках, лежали пушки. Бронзовые звери с длинными харями, заботливо укутанные соломой.

   Снаряды к ним имелись.

   О, Ушедший, этого еще не хватало!

   Но теперь ясно, почему корабль просел так глубоко. Пушки немало весят.

   - Всех в Замок, - Урфин облизал губу, соленую от крови. - Команду - отдельно. Рабов - отдельно. Этих накормить. Дядя разберется.

   Ему и самому бы вернуться, но нельзя... надо проследить, чтобы барк перегнали на закрытую пристань. И чтобы разгрузили: пушки отправятся в Замок. Гильдии оружейников придется узнать имя мастера, их изготовившего.

   А он определенно был мастером или почти уже: литье хорошее. Не пожалели истратиться на медальоны по обеим сторонам стволов. Урфин провел ладонью по выпуклым литерам.

   "Свобода" в одном коробе.

   "Равенство" - в другом.

   И короткая харя крупнокалиберного "Братства".

   Мир уверенно продолжал сходить с ума.

   Домой Урфин вернулся в третьем часу ночи. Он открыл дверь тихо, но Гавин - все-таки на полу улегся, стервец, - услышал. У парня слишком чуткий сон, чтобы это было нормальным. Он сел и взглядом указал на кресло.

   Тисса спала, закутавшись в белые меха, обняв их, словно подушку. Белый кокон, из которого только и выглядывают, что макушка да тонкие руки.

   - Иди отдыхай, - сказал Урфин одними губами. - Я сам.

   Гавин кивнул. Передвигался он по-кошачьи бесшумно. Вот не то, чтобы эти умения были не по нраву Урфину, скорее уж заставляли задуматься, по какой это причине они появились. И результат раздумий вызывал неизменное глухое бешенство.

   Но сейчас Урфин не мог злиться.

   Девочка оказалась совсем легкой. И проснуться она не проснулась, только замурлыкала что-то ласковое, отчего на душе стало совсем уж хорошо.

   От ее волос пахло земляникой. Он тысячу лет не ел земляники... некогда было. Всегда некогда.

   И Урфин, положив Тиссу на кровать, позволил себе сделать то, что хотелось - вытащил желтую ленточку из косы. Она и вправду выскользнула легко, словно поддаваясь. Коса рассыпалась - не без помощи Урфина - на серебристые пряди, которые будто живые ласкали ладонь.

   Если попросить отрезать одну... на память.

   Откажет.

   Возмутится, удивленно приподняв брови.

   Или подчинится с молчаливой и такой раздражающей покорностью. И Урфин, вытащив нож, срезал локон. У Тиссы их много. Авось, не заметит.

   Впрочем, помимо волос стояла другая, куда более деликатная и насущная проблема: спящих девушек Урфину раздевать не приходилось.

   Тисса проснулась оттого, что с нее настойчиво пытались стянуть платье. Она моргнула, не понимая спросонья, где находится и что следует делать: возмутиться, испугаться или просто закричать. Но не успела ничего - рот закрыли.

   - Тише, ребенок, - сказали ей на ухо шепотом, от которого стало совсем не по себе. - Это я.

   - В-вы... в-вернулись?

   - Как видишь. Будь хорошей девочкой, подними руки...

   - В-вы живы? - руки Тисса подняла, хотя и не успела сказать, что это платье снимается совсем не так - у тана имелись собственные представления. А еще изрядно силы.

   Ткань жалобно затрещала.

   - Что вы делаете?

   - Только самые бестолковые дети ложатся спать в одежде, - с упреком произнес тан, кидая платье - порвалось или нет? - куда-то под кровать. - Больше так не делай. А теперь чулки...

   - Я не буду спать здесь! Я пойду...

   Подняться ей не позволили. Их Сиятельство перекинули через Тиссу руку и прижали к себе.

   - Ребенок. Сейчас три часа ночи. И ты никуда не пойдешь. Ты сейчас ляжешь в постель и будешь спать. Хорошо. Крепко. С разноцветными снами. А завтра мы вместе пойдем. И я сам все объясню Изольде. Она не будет тебя ругать. Тебя - точно не будет.

   - А вас?

   - А меня будет. Возможно, все-таки сломает нос, как обещала.

   Леди Изольда - нежная и хрупкая! Зачем про нее такое говорить?