А нотацию мне все-таки прочитали. Рано поутру придавили локтем к кровати и на ушко проникновенным душевным голосом изложили все то, что, как говорится, накипело. Наша светлость повела себя безответственно, когда покинула безопасные покои, выглянув в совершенно небезопасный город. В изложении Кайя наш поход представился чем-то вроде безумной прогулки юных антропологов по землям, заселенным племенами каннибалов.
Еще львы и гориллы… крокодилы… в общем, ужасы всякие в невероятных объемах.
Их светлость волновались.
Переживали.
И даже собирались лично начать поиски, что было чревато для города новыми потрясениями…
Совесть слушала. Молчала. Улыбалась этак ехидненько. Наверное, это было совершенно неправильно, но виноватой я себя не ощущала.
— Я устала быть здесь без тебя, — говорю, когда Кайя наконец замолкает. — Постоянно прятаться — это же не выход.
— Наверное.
Он все еще хмурится. Вот зануда.
А волосы и у него отросли. До самых ресниц. И на макушке дыбом стоят, отчего вид у их светлости совершенно несерьезный. В рыжих глазах — немой укор, который все-таки меня пробивает.
— Прости. — Я совершенно искренна.
И Кайя кивает. Он меня даже целует, очень нежно, но все же ощущается некоторая отстраненность.
Вот и все, закончилась ночь, и да здравствуют дела повседневные. Впрочем, сбегать Кайя тоже не спешит, он ложится на живот, подпирая кулаками подбородок.
— Иза, что со мной не так?
— А что с тобой не так?
По-моему, все более чем так. Я сажусь рядом — сидя, его гладить удобнее. Волосы жесткие, а кожа горячая, раскаленная, и откуда-то я знаю, что на сей раз это — верный признак чего-то нехорошего. И плечи напряженные. Ну вот, что уже случиться успело?
А главное, когда?
— Когда я ехал, то думал только о том, чтобы поскорей здесь оказаться. А теперь лезет всякое…
Самоед рыжий.
— Гони… всякое.
Не прогонит. И если так, то будем разбираться вместе.
Сомневается? Но наша светлость теперь не слезет. Ей страдания в постели не нужны, и вообще требуется знать, кто в очередной раз обидел супруга.
Это действительно похоже на слова, которые не звучат в голове, но просто появляются там, как мысли. Но очевидно, что это не мои собственные мысли и не мои же эмоции.
По ним-то и ясно, что разговор этот Кайя дастся большой кровью.
А Кайя не умел. И теперь считает себя уродом. Глупость какая.
Еще бы. Такое вряд ли забудется.
Его благодарность — морская волна, согретая солнечным светом.
А вопрос про богатый лексический запас мы оставим на потом.
Сколько боли. Почему-то вижу ее грязью, спекшейся кровью, гноем, который проступает на коже. Чернота поверх черноты, и мурана бледнеет, уходит вглубь Кайя. Я пытаюсь стереть грязь. Под моими ладонями она плавится… и это не галлюцинация.
Я точно знаю, что могу помочь.
И не знаю, каких богов благодарить за эту возможность.