Наша тайная слава

Эти теории, о которых я не могу сказать, обоснованны они или нет, мешают мне забыть Убийство на улице Каскад. Оно меня уже не мучит, но я несу его в себе, как мертвый неоперабельный орган, как аппендикс, ни доброкачественный, ни злокачественный, который сгниет вместе с остальным. Исчезло даже периодически повторявшееся видение расплющенных пальцев под моей подошвой. В конце концов я запер его среди архивных кадров, насчет которых почти сомневаешься, сохранились ли они, потому что ведь сам делал свой фильм.

Этапы моей скромной жизни наемного работника сменяют друг друга, все предсказуемые, все надлежащим образом пройденные — то, что другие, более достойные похвал, называют карьерой. Вплоть до того дня, когда перед полусотней приглашенных начальство поздравило меня с уходом на заслуженный покой. Это простое событие, которое должно олицетворять собой осуществление чаяний в жизни человека с улицы, заключает в себе всю свою иронию, особенно если сравнить его с другим, произошедшим в том же году. Хотя слово «ирония» уже не слишком много значит в моих глазах с 17 июля 1961 года — вся моя жизнь похожа на антологию иронии, на монумент, воздвигнутый в ее честь. Вскоре после моей маленькой прощальной церемонии с миром работы на экраны выходит американский фильм, который по-своему сделает Убийство на улице Каскад всемирно известным. Вольно интерпретируя события французской ленты двадцатилетней давности, этот ремейк превратился в боевую голливудскую машину со звездами и фараоновским бюджетом. (Как подумаю снова о том покойном мерзавце, носившем ремень из кожзаменителя, на котором болтались его обтерханные штаны, как вспомню его жалкую каморку и себя, стонущего над своими 57 франками… вот она, ирония!) Запутанная интрига ловко переплетает маленькие индивидуальные судьбы и международные интересы, шпионаж и войну против сил зла. Актер, который играет меня, когда-то получил «Оскар» за роль знаменитого боксера, но играл также главаря мафиозного клана, президента Соединенных Штатов и греческого бога, который возвращается на землю. Отныне это он станет в глазах всего мира убийцей с улицы Каскад. А я, сидя в темном зале, затерянном среди новостроек, восхищаюсь этим гигантом, который преподносит мне, сам того не зная, мой апогей. Какой же я маленький, вжавшийся в свое кресло, ничтожный, смешной. И я понимаю тогда, в конце этого века, что отныне только кино умеет вписывать легенды в нашу память. Святой человек обречен на забвение, если вся его слава заключена в какой-нибудь невразумительной книжке. Но подонок войдет в Историю всего лишь из-за того, что волшебный фонарь потрудился его осветить. Наши дети запомнят Жанну д’Арк только потому, что известная актриса предоставила ей свои черты и одна из ее битв запечатлена на пленке. Теперь-то они запомнят убийцу с улицы Каскад. Я официально вхожу в пантеон преступников, вместе с Ласенером, Джеком-потрошителем, Ландрю и Аль-Капоне.

***

Вчера мы предали земле ту, которая каждое утро приникала ко мне, благодаря небо за то, что я существую. Миру тоже пора узнать, что я существую.

Однако, направившись в полицейский участок, что уже тысячу раз проделывал в воображении, твердя про себя тысячу раз переписанное признание, я засомневался.

Имею ли я право дать этому мифическому убийце мое морщинистое лицо доходяги? Кто захочет услышать нелепую историю двоих пьянчуг, поскользнувшихся на шиферной крыше? В конце концов, у меня нет уверенности, что я окажусь на высоте Убийства на улицы Каскад. Оно олицетворяет собой все, чего во мне нет и в помине, — оно романтично, престижно, бессмертно. Ну что человек с улицы может сделать с этой легендой, кроме как отнять у нее часть мечты? Господи, да за кого я себя принимаю! Шедевр навсегда превзошел своего создателя. Весь мир знает сияние статуи Свободы, но кто помнит имя Бартольди?

Вдруг я себя спрашиваю, а не является ли эта потребность сдаться неким извращенным способом отомстить ему? Ему, который так меня мучил. Ему, которому я посвятил свою жизнь.

Замечаю полицейскую антенну на углу. Еще есть время повернуть назад.

Если я войду в дверь комиссариата, остаток моей жизни опять будет посвящен ему. Я стану объектом планетарного любопытства. И меня будет травить не только правосудие, но и эти специалисты, доктора всевозможных наук, психоаналитики, толкователи, авторы редакционных статей, которых я так позорил. Меня уже не оставят в покое вплоть до моего последнего вздоха. Мне придется покинуть свой квартал, свои стариковские привычки. Хватит ли мне на это сил?

Мой взгляд останавливается на каждом из встречных прохожих. Безвестных. Подобных мне самому. Покинуть этот мир будет наверняка пагубной ошибкой. Почему бы благоразумно не вернуться домой, чтобы встретиться лицом к лицу со своим вдовством, попробовать с ним справиться?

Человек вдруг с улицы чувствует себя довольно одиноко перед подобным решением.