Наша трагическая вселенная

— Спасибо, — кивнул Тони. — Приятно осознавать, что мои «тупые» лекции помогают вам отключаться.

— Не обижайтесь, — улыбнулась Ви. — Ваши еще не самые плохие. Возможно, «тупое» — не самое подходящее слово. Но, знаете, бывают такие книги, которые разъясняют сложные вещи простым языком? В XIX веке их было куда больше, чем сейчас, и это очень обидно. Я бы с удовольствием читала такие книжки в самолетах. Так вот университетские лекции — это почти то же самое. Лекции из курса по истории математики мне тоже очень нравятся. Я бы слушала и обычные математические лекции, но их, к сожалению, не записывают на диктофон, потому что там очень важно смотреть на доску, на которой пишет лектор.

— Ви изучает теорию повествования, — объяснил Фрэнк. — Когда она спросила у меня, какие лекции нашего отделения ей следует послушать, я, конечно же, предложил тебя.

— А какое отношение антропология имеет к теории повествования? — спросил Тони. — И уж тем более математика?

— Эм-м… Клод Леви-Стросс? — наморщила лоб Ви.

— Ах, да, понятно, — Тони покачал головой. — И еще, я полагаю, Владимир Пропп. И вообще все фольклористы и структуралисты.

Он взглянул на меня.

— Ты, кажется, ходила на мои лекции по структурализму на первом курсе?

Я помотала головой.

— Не помню таких лекций.

— Леви-Стросс полагал, что все истории могут быть выражены с помощью одного-единственного уравнения, — сказала Ви. — Он пишет об этом очень эмоционально. Набросав что-то вроде гипотетической общей «формулы», он вдруг объявляет, что французская антропология стеснена в средствах, и поэтому он не может завершить свое исследование, так как ему понадобилась бы для этого целая команда людей и лаборатория покрупнее. Он собирал мифы и выписывал их мифемы на большие куски картона, и в итоге у него просто-напросто физически не хватило места для хранения этих картонок. Он не был оснащен тем, что называл «оборудованием Ай-би-эм», но лично я слабо представляю себе, каким образом ему бы помог компьютер. Лично мой после каждой главы книги готовится торжественно погибнуть, не в силах сносить такого напряжения.

— В наш курс Владимир Пропп тоже входит, — сказал Фрэнк. — Он изучал русские народные сказки и тоже составил общую для них «формулу». Он утверждал, что все они построены из определенного числа элементов — примерно так же, как из одних и тех же ингредиентов готовятся совершенно разные блюда. Например, многие сказки начинаются с того, что на героя налагают какой-нибудь запрет — скажем, запрещают заглядывать в шкаф или срывать с дерево яблоко. Мотив запрета Пропп обозначает кодовым знаком Y1.

— А потом герой непременно делает то, что было запрещено, да? — спросила я, хотя сама прекрасно знала ответ.

— Непременно, — кивнул Фрэнк.

— То есть вся литература одинакова?

— Нет-нет, — Ви энергично замотала головой. — Существуют истории, в которых нет никакой формулы, но встречаются они реже. Математически они выражаются совсем по-другому. Для того чтобы составить уравнение таких историй, понадобятся мнимые числа — квадратные корни из отрицательных чисел. Я сейчас как раз пишу работу на эту тему.

Тут привезли нашу пиццу, и Ви больше ничего не рассказала про свою работу.

— Так что же вам не понравилось в моих обезьянах? — спросил Тони у Ви, когда все приступили к еде.

— Нет, в каком-то смысле с обезьянами все в порядке, просто мне показалось, что вы искажаете идею бесконечности. Вы говорите, что, если бы в их распоряжении было бесконечно много времени, миллион или даже большее число обезьян в конечном итоге могли бы создать произведение, достойное пера Шекспира, просто потому что вероятность этого крайне велика.

Да, на лекции Тони именно так и говорил. А потом еще просил нас всех представить себе, будто мы держим в руках экземпляр «Бури». В этом мысленном эксперименте мы не знали, был ли этот текст создан Шекспиром или же случайно получился у группы обезьян. Так ли уж важно нам было это знать? Если за словами не стоит никакого намерения, есть ли в них смысл? Лично я сильно сомневалась в том, что текст, написанный не человеком, вообще можно будет прочитать и что «Буря» может быть создана без участия человека, как бы велика ни была вероятность. Но доводы казались вполне логичными, и в итоге все мы сошлись во мнении, что совершенно неважно, кто написал этот текст — Шекспир, обезьяны, компьютерная программа или еще кто-нибудь; по крайней мере, авторство никак не отразится на смысле слов, напечатанных на странице.

— За бесконечно большой промежуток времени, — сказал Фрэнк, — обезьяны написали бы бесконечное количество ерунды, прежде чем создали бы Шекспира. И это еще при условии, что нам удалось бы найти обезьян, которые прожили бы бесконечно долго, а это крайне маловероятно.

Ви рассмеялась.

— За бесконечно долгое время как минимум одна бесконечная обезьяна эволюционирует до такой степени, что сама превратится в Шекспира! — воскликнула она. — Только представьте себе! Ну и еще ваши философские зомби показались мне не вполне убедительными.

— Да? — огорчился Тони. — А мне они так нравились.