Наша трагическая вселенная

— Прости меня, пожалуйста.

— Да за что же? Ты прав. Тебе пора идти.

— Мег…

— Послушай, Роуэн, я совсем не сержусь. Я не считаю, что ты обязан здесь оставаться, и кто знает, что произошло бы между нами, будь мы оба свободны. Может, все было бы ужасно. Может, ты и нужен-то мне лишь потому, что у тебя есть другая. Но ты говорил, что хотел бы снова почувствовать себя свободным и испытать страсть. Так что же тебе мешает? Уйди от Лиз. Не для того, чтобы прийти ко мне и поселиться тут, — ты ведь можешь отправиться путешествовать, да мало ли что еще ты можешь сделать! В своей работе ты все время испытываешь на себе самые разные вещи, примеряешь разные роли — и я никак не пойму, почему ты не делаешь всего это в реальной жизни.

— Я тебе нужен? — переспросил он.

— Конечно. Я думала, ты прекрасно это знаешь. Да нет же, безусловно, ты это знаешь, иначе не извинялся бы передо мной так часто и не заставлял бы меня чувствовать себя так, будто я требую от тебя нечто такое, чего ты не в силах мне дать. Но я ничего от тебя не требую.

— Но я тебе нужен.

— Да.

— Все это очень сложно, — проговорил он чуть слышно. — Но можно я тебя еще раз поцелую, хотя бы один раз?

— Не знаю, — сказала я, но все же наклонилась к нему, и мы поцеловались.

— Мне не следовало этого делать.

— Мне тоже. Я не собираюсь становиться твоей любовницей. Это ты тоже знаешь.

— Конечно. Я тебя об этом и не прошу. Но я не могу уйти от Лиз. И это ты тоже знаешь.

— Почему не можешь?

Он вздохнул.

— Потому что это непросто. Да, у нас с ней нет детей — ни маленьких, ни больших. Да, Лиз не болеет никакой неизлечимой болезнью. Но все равно я ей необходим. Например, я много помогаю ее матери. А у самой Лиз бывают чудовищные панические атаки, и я единственный, кто умеет ее из этих приступов выводить. Да и много чего еще. У нас общий дом. У нас через несколько месяцев запланировано путешествие, и все уже оплачено. У нас общий счет в банке. Наши жизни очень тесно переплетены.

— Не хочу показаться жестокой, — сказала я. — Но ты описываешь самые обыкновенные отношения. Никому никогда не бывает легко уйти. Я до самой последней минуты не осознавала, что собираюсь уйти от Кристофера. Я же не говорю, что тебе нужно сорваться и отправиться на поиски приключений, бросив кого-то, кто раньше удерживал тебя на месте. После такого ты вряд ли будешь чувствовать себя комфортно. Но почему бы тебе просто не поговорить с Лиз и не рассказать ей о том, что у тебя на душе?

— Это будет смертоубийство, а не разговор. Она скажет, что я бросаю ее ради тебя, и тогда, если мы с тобой после этого попытаемся быть вместе, она убедится в том, что была права. И сделает все возможное, чтобы разрушить мне жизнь. Я ее знаю. Если я разойдусь с ней, то чего я уж точно не смогу сделать, так это сойтись с тобой.

— Господи боже.

Он снова посмотрел на часы.

— Мы ведь еще об этом поговорим? — спросил он.

— Может быть. Наверное.

Он встал, накинул пальто и направился к двери.

— Ты тоже нужна мне, — сказал он. — Очень. И мне ужасно жаль, что у меня связаны руки.

— Мне тоже жаль.

И он ушел.

Я долго сидела на диване, глядя на огонь и слушая, как за окном море мягко накатывает на берег, накрывает его, облизывает и целует. Я представляла себе, как оно покусывает и тыкается носом в гальку, разминает ее, разламывает, приговаривая «ш-ш-ш» и «прош-шу тебя». Шум моря был мягким, как шепот, как обещание. Но ночь становилась все чернее, и море набрасывалось на берег все яростнее, и песок выдыхал: «Да», и они тонули друг в друге всю ночь напролет.

— У меня есть ответ, — сказал Джош.

Часы показывали половину шестого того самого вечера, на который была назначена лекция Келси Ньюмана, и Тотнес погрузился в сумерки. «Румор» был наполовину пуст или наполовину полон — как посмотреть. Почти на каждом деревянном столе стояла табличка с надписью «Зарезервировано», до ужина было еще далеко, и большинство собравшихся просто зашли сюда опрокинуть по бокалу спиртного после работы. За большим столом у окна сидела семья, они изучали меню. Две женщины, обе подстриженные «ежиком» и с феминистскими серьгами в ушах, сидели у второго окна. На барной стойке лежали уже не раз читанные газеты. Из колонок звучала старая песня Баррингтона Леви — я знала ее по брайтонским временам, когда мы с Кристофером иногда ходили за травкой к старому диджею-растаману, и тот каждый раз норовил всучить нам заодно пару виниловых пластинок.

— Привет, — сказала я Джошу, усаживаясь напротив него за стол. — А какой был вопрос?

— Вопрос был такой: «Почему во вселенной Келси Ньюмана только некоторые люди способны творить чудеса?» Но давай сначала решим, что будем есть, и закажем вина, и все такое. Мне сейчас можно пить, сильных лекарств не принимаю. Я произведу на тебя неизгладимое впечатление своей улучшенной теорией вселенной. А потом произведу неизгладимое впечатление на Келси Ньюмана суперулучшенной версией своей теории — после того, как ты ее слегка подкорректируешь.

— Во сколько начинается лекция? Я забыла.

— В семь в Бердвуд-Хаус.

— Ага, ясно.