Наша трагическая вселенная

— Думаю, нам хватит времени и на обед, и на десерт. А если ты беспокоишься, не явится ли сюда Кристофер, то можешь расслабиться: он уехал и теперь живет у Бекки.

— Господи. А что с Милли?

— Она тоже уехала. Кристофер некоторое время жил с нами, и это, как ты понимаешь, не очень-то пошло на пользу ее отношениям с папой. Что ты будешь пить?

— Совиньон. А вообще неважно. Мне ведь еще ехать домой после лекции. К тому же надо быть в форме, чтобы не пропустить ничего из того, что скажет Ньюман. Слушай, как жалко, что Милли все-таки уехала.

— Закажем бутылку? Тогда ты сможешь выпить два бокала, а я — примерно три. Думаю, будет в самый раз.

— Да, хорошо.

— Пойду за вином и заодно закажу еду. Ты что будешь?

— М-м, пожалуй, пиццу с двойным чили и без сыра. Спасибо. Вот деньги, — я протянула ему двадцатифунтовую купюру. — У меня есть новости, вернешься — расскажу. А ты мне расскажешь про свою теорию и про все остальное.

— Тебе просто снесет крышу, — пообещал он. — Это теория отрицательного персонажа. Ее последняя часть сложилась у меня в голове, когда на выходных я прочитал в газете статью Ви Хейс. А предпоследнюю часть я придумал после того, как прочитал твою статью. Думаю, эта Ви Хейс тоже ее читала, она своей статьей как бы отвечает на твою. Я захватил с собой газету на случай, если ты не читала. Вот, держи.

Он достал из кожаного портфеля распечатку электронной версии статьи и протянул мне. Я ее не читала. Я была слишком сильно увлечена довязыванием своего первого в жизни носка и к тому же долго приходила в себя после поездки в Лондон на свое последнее в жизни заседание редколлегии.

Когда Джош поднялся, чтобы пойти за вином, я поняла, что он надушился: от него пахло корицей и цейлонским чаем. Я проверила телефон. От Роуэна не было вестей с тех пор, как он приезжал ко мне, не было их и сейчас. Я взглянула на статью Ви. Это было именно то, о чем она так долго говорила, — ее теория об «истории без истории». Она писала, что, несмотря на то что она придумала название этому явлению и взялась его анализировать, история без истории существовала очень давно. Но в последнее время в западном мире о ней почти забыли. Весь смысл истории без истории, писала она, заключается в незаметном отрицании истории внутри ее же структуры. В этом смысле история без истории — это почти то же самое, что мы привыкли называть метапрозой, только в более изящном варианте. В отличие от метапрозы история без истории не похожа на змею, проглатывающую собственный хвост, а похожа скорее на такую змею, которая сама себе дарит свободу. Ви написала манифест истории без истории, в котором утверждалось, что автор истории без истории почти наверняка является обманщиком — точно так же, как и его персонажи. У истории без истории нет морального ядра. Это не такая история, из которой читатель может извлечь какой-нибудь урок, — это скорее загадка или парадокс, у которого нет ни ответа, ни решения, кроме поддельных. Читателя не приглашают проникнуть «вглубь» истории без истории — напротив, его намеренно держат за ее пределами. Одним из пунктов манифеста значилось следующее: «История об отшельнике, который варит варенье, может быть не менее интересна, чем история о герое, который сражается с драконом, за тем исключением, что писатель наверняка не придумает ничего нового, и отшельник справится с вареньем тем же самым способом, что и герой — с драконом. А в истории без истории отшельник будет варить варенье, пока герой сражается с драконом, и после этого отшельник поможет и герою, и дракону, напоив обоих лекарствами и накормив вареньем, и ляжет спать в обнимку с книжкой».