Наша трагическая вселенная

Я, как обычно, повела Бешу на вечернюю прогулку: вниз по ступенькам, через Маркет-сквер, Роял-авеню-гарденс, вдоль набережной, мимо лодочной базы и оттуда к Виктория-парку. Я все никак не могла представить себе, как будет выглядеть лабиринт, когда его наконец достроят. Пока же на месте будущей конструкции зияла глубокая яма, рядом с которой стояли два желтых экскаватора. Кругом виднелись протоптанные в грязи кривые тропинки. Неподалеку появились кучи серого камня, накрытые пленкой. Мое дерево никуда не делось. Мне очень хотелось узнать, как оно называлось, однако за долгие годы, проведенные в биологическом отделе библиотеки, я так и не удосужилась найти информацию о нем в каком-нибудь словаре. Дерево было коричневым, со стволом и ветвями, как и любое другое. Я понятия не имела, по каким признакам мне его идентифицировать, знала только, что к зиме на нем вырастают такие маленькие штучки, которые мы в детстве называли вертолетиками. Беша стала обнюхивать каменные плиты, и тут у меня задребезжал телефон. Звонила мать.

— Это ты! — воскликнула она так, будто я явилась ей во время спиритического сеанса.

— А кто же еще, — сказала я смеясь. — Я давно тебе говорила, что лучше звонить мне на мобильный, особенно если хочешь избежать общения с Кристофером.

— Да-да. Все время забываю. У меня ведь и номер записан.

— Как ты?

— Хорошо, — ответила она. — Правда, дел невпроворот. Что это у тебя там шумит?

— Ветер. Я выгуливаю собаку. Кстати, как называется дерево, на котором растут такие вертолетики?

— Вертолетики?

— Ну да. Знаешь, что-то типа семян с хвостиком. Бросаешь их — и хвостик крутится, как пропеллер.

— Клен?

— А, ну да. Спасибо.

— Это для твоего нового романа?

— Не совсем. Бесс! Извини, она пыталась забраться в яму.

— Как она?

— Прекрасно.

Мать всегда спрашивала, как дела у меня и моей собаки, но никогда не интересовалась, как поживает Кристофер. Раз в несколько месяцев мне удавалось наскрести денег на билет, чтобы отправиться вместе с Бешей в Лондон и провести выходные с мамой и Тэзом, моим отчимом, но к нам мама никогда не приезжала. Я часто совмещала эти поездки с какими-нибудь делами в Лондоне, чтобы потом потребовать у издательства денег за дорогу и проживание, хотя на самом деле я всегда останавливалась у Фрэнка и Ви: с ними можно было обсудить последнее заседание редколлегии и посмеяться над новыми планами Клавдии относительно Зеба Росса. В последний раз я ездила в Лондон перед Рождеством. Я тогда должна была увидеться с женщиной по имени Фред, которая возглавляла продюсерскую компанию «Арлекин энтертейнмент». Они думали снять по моим «ньютопиям» телесериал. После встречи я была напугана. «Есть ли у вас идеи для новых серий? А ничего, если мы возьмем ваших персонажей и придумаем совершенно другие истории с их участием?» Ощущение было такое, будто я превращалась в Зеба Росса и переставала существовать, но уже в каком-то ином смысле. Однако я сказала своему новому агенту, что возьму деньги, если мне их предложат, и рассказала маме о том пафосном заведении, в которое эта Фред водила меня обедать, и как мы ели там велюте и рыбу-меч. Больше мне Фред не звонила.

— Как продвигаются дела с архивом? — спросила я у матери.

Она собирала у себя в ноутбуке наши семейные фотографии. Некоторые из них были сделаны уже цифровой камерой, а остальные надо было отправлять по почте куда-то, где их оцифровывали, записывали на диск и присылали обратно. Еще она составляла наше генеалогическое древо с помощью сайтов, на которых хранилась информация о населении Англии, и мормонских записей о британских родословных. Тоби однажды заметил, что мы, возможно, являемся последним поколением нашей семьи, потому что ни один из нас не планировал заводить детей. Получалось, что род наш вымирал. Видимо, мать это понимала и отчасти потому решила заняться фотоархивом и генеалогическим древом. Каждый раз, когда мы говорили об этой ее затее, я вспоминала, что так и не приняла участия в переписи 2001 года, причем местный совет потом меня за это преследовал. Я до сих пор чувствовала себя виноватой, хотя и не знала точно почему. Я постоянно представляла себе, как мои потомки в отчаянии бьются над неким футуристическим архивом, потому что у них нет обо мне данных, но потом напоминала себе, что никаких потомков у меня не намечается и грядущим поколениям будет абсолютно наплевать на то, кем я была и чем занималась или не занималась в 2001 году.

— Почти закончила с 1982-м, — отчиталась мать. — Надо, чтобы ты приехала и посмотрела.

— Приеду. Может, даже скоро. У нас вот-вот будет заседание редколлегии.

— А ты разве остановишься не у друзей, Фрэнка и как там ее?

— Нет. Они уезжают.

— А, чуть не забыла. Ты газеты читала?

— Нет. Только разгадывала кроссворд в «Обсервер». А что?

— На выходных вышло большое интервью с Розой.

— Господи, — сказала я куда более безразличным тоном, чем планировала.