Я посмотрела на его машину.
— У тебя теперь навигатор? — поинтересовалась я.
— Да, Лиз установила. Но я его не включаю. Обычно я вроде знаю, куда надо ехать.
Он снова повернулся к парому.
— Где у него эти тросы, как думаешь? — спросил он.
Я подошла поближе, и мы оба перегнулись через ограждение. Наши локти разделяло как минимум четыре слоя одежды и два дюйма воздуха.
— Видимо, где-то внизу. Наверное, протянуты под днищем.
— Я слышал, как однажды паром, перевозивший целое стадо коров, пошел ко дну. Так коровы сами поплыли и выбрались на берег. — Он задумался. — Это не ты мне рассказывала?
— Я. А еще однажды в восьмидесятых тросы лопнули, и паром понесло по реке. То же самое произошло в прошлом году, но тогда, в первый раз, все было гораздо хуже. Паром снес штук двенадцать яхт. А еще на нем находилась машина скорой помощи, в которой везли женщину в больницу на другой берег: из-за аварии женщина умерла. Говорят, в грозовые ночи на пароме виднеются едва различимые очертания скорой и слышны слабеющие крики больной.
Роуэн побледнел.
— Боже, — сказал он. — Какой ужас.
— Да. Но я уверена, что тут далеко не все правда. Мне все это рассказывали Либби и Боб, потому что они, всегда здесь жили. Я-то приехала только пять лет назад.
Он отвернулся и посмотрел куда-то вдаль.
— Как продвигается глава? — спросила я.
— Ну… Пожалуй, я слишком много занимаюсь изучением вопроса и слишком мало пишу.
— Ты говорил что-то про культурные предсказания, — сказала я. — Я собиралась поискать примеры, потому что мне стало жутко интересно. Но забыла.
— Самый известный пример датируется 1898 годом: за четырнадцать лет до гибели «Титаника» некий писатель Морган Робертсон написал роман под названием «Крушение Титана» — о корабле, считавшемся непотопляемым и в итоге погибшем от столкновения с айсбергом во время своего первого выхода в море. Две с половиной тысячи пассажиров утонули из-за того, что на всех не хватило спасательных шлюпок — так же как и в случае с настоящим «Титаником». Никто не позаботился о том, чтобы иметь их в достаточном количестве, ведь корабль считался неуязвимым.
— Ты думаешь, это не было настоящим предсказанием?
— Конечно же, нет. В этой главе я как раз говорю о том, что если ты писатель и пишешь о непотопляемом корабле, и тебе нужно придумать ему имя, ход твоих мыслей примерно такой же, как у людей, назвавших настоящий корабль. «Титан», «Титаник» — нет ничего удивительного в том, что писатель и человек, давший имя реальному кораблю, рассуждали одинаково. Ведь слово «титанический» широко использовалось и до появления одноименного корабля и всегда означало нечто большое и величественное, что в конечном итоге терпит крах. Байрон описывал этим словом Рим накануне его падения: «На Рим великий буря налетела, / И рухнул Рим, и жар давно остыл / В останках титанического тела».[28]
Ну а когда столь мощный корабль тонет, люди почти всегда погибают, потому что создатели судна, считая его непотопляемым, не принимают необходимых мер предосторожности и не оснащают корабль достаточным количеством шлюпок. Ничего загадочного здесь нет. По сути, в таком предсказании нет ничего сверхъестественного: это явление другого рода, основанное на культурных факторах и тех вещах, что людям уже известны, или тех, о которых они могут догадаться.Я стала чистить в кармане куртки мандарин.
— Интересно, почему те, кто назвал настоящий «Титаник» «Титаником», остановились именно на этом имени? Я никогда раньше об этом не думала. Они будто сами хотели, чтобы корабль утонул, или же знали заранее, что это непременно случится. Ведь титаны были повержены богами-олимпийцами, правильно? И слово «титанический» изначально несет в себе трагический смысл и некую обреченность. Очень хорошо сочетается с «тщеславием», о котором пишет Гарди: «Рядом неясные лунноглазые рыбы / Глядят на позолоту вокруг / И вопрошают: „Что делает здесь это тщеславие?“».[29]
— Вот об этом я и хотел с тобой поговорить, — сказал он. — Хотел испробовать на тебе свою теорию трагедии. Ты не против? Все равно мы, похоже, тут надолго застряли, а больше мне не с кем об этом поговорить.