Наша трагическая вселенная

В машине я поймала местную радиостанцию. В новостях продолжали говорить о Звере из Дартмура: ведущий как раз брал интервью у историка из Эксетерского университета о том, какие еще звери встречались в Девоне. Я подумала: хоть бы Тим этого не услышал. Профессор рассказывал о нашумевшей когда-то истории со Следами Дьявола: ночью 8 февраля 1855 года на снегу обнаружили следы неизвестного животного. Было похоже, что следы ослиные, однако они раздваивались. Очевидно, животное смогло самостоятельно преодолеть расстояние более двадцати миль: следы начинались в Эксмуте и вели через Лимпстоун, Паудерхем, Старкросс, Доулиш и Тейнмут в Тотнес. Они шли по крышам домов, и, если верить следам, животное будто проходило сквозь стены и стога сена. В газетах того времени об этом много писали, особенно в «Лондон иллюстрейтед ньюс». Люди предполагали, что следы могли принадлежать барсуку, какой-нибудь птице или даже кенгуру — незадолго до этого две особи как раз сбежали от своих хозяев, живших в этой части Англии. Профессор сказал, что появление этих следов осталось для всех загадкой.

— Значит, никто до сих пор не знает, что это было? — спросил ведущий.

— Да, так никто и не знает! Но, скорее всего, следы кто-то имитировал, чтобы пошутить.

— Хороши шуточки!

— Да! Загвоздка лишь в том, что человеческих следов поблизости обнаружено не было. Возможно, у шутников была какая-то особая обувь. Кто знает? Но интересно другое: вечером 7 февраля в Тейнмуте, в Обществе полезных знаний проходила лекция некоего мистера Пламтра из Доулиша на тему «Влияние предрассудков на естественные науки». Это удивительное совпадение подметил ученый по фамилии Хаузхолд, и мне тоже кажется, что между лекцией и следами могла быть какая-то связь, но на сегодняшний день доказать это невозможно.

— А Зверь, который якобы бродит по Дартмуру в наши дни, — вы полагаете, что он тоже чья-то шутка? Кто-то пытается нас разыграть?

— Все может быть.

В Слэптон-Сэндс было пустынно, если не считать нескольких рыбаков в темных плащах и мужчины, что отдраивал желтое рыбацкое суденышко. На горизонте проглядывали в дымке темные очертания огромных кораблей. Я припарковала машину со стороны Торкросса, и мы с Бешей под нависшим бледно-серым небом пошли по берегу вдоль кромки моря, расположенного по правую руку от нас. Многочасовые прогулки с Бешей научили меня другими глазами смотреть на самые разные предметы вокруг — те, на которые Беша писала, наступала или запрыгивала, те, которые она жевала или обнюхивала в поисках следов других собак, те, от которых убегала, и те, которые приносила мне, чтобы я их ей бросала. А еще я могла теперь подолгу таращиться на какое-нибудь животное, птицу или дерево и говорить про себя такое, от чего моему отцу сделалось бы противно: «какими счастливыми, наверное, чувствуют себя птицы, когда летают» или «а вон тому странному растению, кажется, очень даже нравится расти в песке».

Однажды я попыталась объяснить Кристоферу, что такое эволюция и естественный отбор, и воспользовалась самым распространенным примером про жирафа. Мне не хотелось вступать с ним в спор о тех элементах видообразования, в которые он наверняка не поверил бы, поэтому я изложила ему упрощенную версию. В те времена, когда у жирафов еще не было длинной шеи и внешне они напоминали лошадей или ослов, рассказывала я, один из них вдруг родился с невероятно длинной шеей, и оказалось, что с таким ростом очень удобно дотягиваться до листьев на верхних ветвях деревьев. И вот благодаря мутации этот жираф становится королем леса, а его измененные гены с легкостью распространяются, потому что все девчонки-жирафихи хотят, чтобы он их трахнул, и его сыновьям и дочерям тоже передается это эволюционное преимущество — способность дотягиваться до верхних листьев. В итоге все остальные — обычные — жирафы вымирают, возможно, от огорчения, потому что они-то не достают до верхушек деревьев. Случилось все это так давно, что никаких промежуточных «версий» жирафов уже не осталось, есть только «окончательный» вариант. «Малыш, как это круто!» — сказал тогда Кристофер. Он впервые понял нечто относившееся к науке, и поэтому я не стала уточнять, что на самом-то деле сегодняшние жирафы еще не являются венцом эволюции и будут видоизменяться до конца времен, который вряд ли настанет завтра, даже если мы допускаем такой вариант. Я и сама не могла хорошенько понять, что еще нужно этим жирафам, кроме листьев с верхушек деревьев. Луну им, что ли, подавай? А может, они, наоборот, вообще ничего не хотят?