Я бедствовал не меньше, чем мои хозяева, и поэтому был у них своим человеком. От меня у них не было секретов. Вместе со мной они искали выхода, строили планы, как бы удержаться на поверхности.
В один счастливый день Морица Петрушку осенила гениальная идея: Лодзь это город с тысячами вояжеров, агентов, представителей фирм, которым приходится вести дела в русских городах. Права жительства у них п"т, и каждая поездка связана для них с большими затруднениями. Диплом дантиста дает право жительства во всей России. Так было бы неплохо найти четырех или пятерых субъектов, которые пожелали бы приписаться к нему учениками. Обучать их все равно не придется, они ведь не собираются стать зубными врачами. Им нужно только в течение трех лет быть приписанными к какомунибудь дантисту в качестве учеников и потом сдавать экзамен при университете. За надлежащую мзду нетрудно будет узнать, какие вопросы поставят на экзамене, и соогвегственно подготовиться. В крайнем случае ученик может послать вместо себя "ангела", который сдаст за него экзамены. Диплом в кармане открывает перед ним весь мир. И обойдется зто в каких-нибудь триста - четыреста рублей.
Мне, считал Петрушка, с моими широкими знакомствами в торговом мире, будет нетрудно найти таких учеников. Как только я приведу ему первого ученика, он начнет обучать меня зубной технике, а когда раздобуду трех учеников, стану четвертым и начну учиться зубоврачебному делу по-настоящему.
- Если бы вы достали мне хотя бы трех-четырех учеников, - мечтал Петрушка, - мы бы уплатили самые срочные долги и получили бы возможность спокойно дожидаться более широкой практики, а вы тоже навсегда избавились бы от нужды. Шутка ли сказать - зубной врач!
Благородное и верное дело, - возбуждал он мой аппетит.
Нельзя сказать, чтобы "верное дело" Пшешоркй и Петрушки особенно привлекало меня, но еще меньше привлекал меня торговый мир, даже если бы я не числился в его черном списке. И и приступил к осуществлению великого плана.
Знакомый вояжер моих бывших хозяев, Ротштейна и Клинковштейна, был первым учеником, которого я доставил Пшепюрке и Петрушке.
Однако из-за моего полного невежества в области подмазывания я с самого начала чуть было не провалил все дело.
Петрушка поручил мне съездить в Петриков и там в губернской медицинской управе приписать к нему ученика.
Он бы сам съездил, сказал Петрушка, но ему жалко потерять день. А вдруг будут пациенты...
- Сумасшедшие порядки, - критиковал Петрушка царское правительство. Лодзь - фабричный город с полумиллионным населением считается уездом, а Петриков, мертвый город, о без малого тридцатью тысячами населения является губернией, административным центром самого крупного индустриальною края Польши. Чистое помешательство... Вы дадите секретарю медицинской управы двадцать пять рублей, и он вам проведет это в одну минуту, - учил меня опытный Петрушка.
- А зачем ему давать двадцать пять рублей? - поинтересовался я. - Разве это противозаконно - приписать ученика?
Петрушка улыбнулся моей наивности, - Вам уже, право, пора знать, что только подмазанные законы и действуют.
Но подмазывание оказалось совсем не таким простым делом, как я себе представлял.
Секретарь, субъект с большой лысиной, белой и гладкой, как облупленное яйцо, с подстриженными рыжеватыми бакеноардами, похожими на поджаренные котлетки, ни на минуту не оставался один в канцелярии, и я не знал, как сунуть ему то, что требовалось.
Вручив пакет с бумагами - паспорт, метрику, полицейское удостоверение о политической благонадежности, две фотографии и прошение, - я невнятно пробормотал что-то о благодарности. Секретарь и глазом не моргнул, как будто ничего не слышал. Тогда я, выразительно посмотрев на него, стал подмигивать и строить гримасы, которые должны были означать: "Ради бога, вышли наконец из канцелярии писца, у меня к тебе деликатное дело..."
Но секретарь оставался глух и слеп ко всем моим намекам и тайным сигналам. Будто меня здесь и не было, он не спеша достал из жилетного кармана гребенку и попытался несколькими одинокими волосками с затылка прикрыть свою огромную лысину. Покончив с этим, секретарь, указав длинным бледным пальцем на мой пакет, спросил:
- У вас здесь все необходимые бумаги?
- Все, господин секретарь!
Заглянув в конверт и лениво перебрав бумаги, он, не поднимая глаз, флегматично проронил:
- Не хватает еще одной бумаги.
- Какой, господин чиновник?
- Самой важной.
С той же флегматичностью он подал мне обратно пакет и широко зевнул:
- Берите ваши бумаги! Приписать нельзя!
Все мои вопросы и мольбы оставались без ответа.
Петрушка был вне себя от моей неловкости:
- Ну и человек! Как вы не понимаете, что он нарочно не остается один в канцелярии? Писец - постоянный свидетель его честности.
- Но не мог же я при нем... - оправдывался я.
- Надо было вложить двадцать пять рублей в конверт вместе с бумагами. Он же вам ясно сказал, что не хватает самой главной бумаги.
Петрушке самому пришлось потрудиться и исправить то, что я чуть было не испортил.