Наша улица (сборник)

Вот и все письмо С тех пор как в воду канула. Прошел месяц, и два месяца, и три месяца, полгода прошло, а писем все нет и нет. Я пишу ей "до востребования", посылаю телеграммы - ни ответа ни привета. Можете себе представить, каково у нас на душе. Прежде всего, Москва есть Москва, куда там денешься без правожительства?

Во-вторых, я ведь знаю свою дочь - еще живя дома, она дни и ночи шлялась с какими-то стрижеными девицами и длинноволосыми парнями в черных косоворотках. Только и слышно было - массовка, забастовка, сходка. А там, вдали от родительских глаз, и вовсе море по колено. Я начал догадываться, что курсы вообще здесь не главное.

Главное - совсем другое, то, что пахнет Сибирью...

О чем тут долго толковать, я просто голову потерял.

Не попала ли она в тюрьму, а го и в Сибирь? Может быть, ее, боже сохрани, уже и на свете нет? Что только не случается в наше время!

Я-то еще ничего, я мужчина, креплюсь, скрываю свою тревогу, сокрушаюсь тайком, виду не подаю, а мать совсем извелась. Все время плачет, слезами заливается, - сердце болит, глядя на нее. А тут еще стала меня попрекать: зачем отпустил дочку в Москву и почему ничего не делаю, не еду искать ее? Легко сказать - бросай свое дело, за которое приходится держаться руками и ногами, и отправляйся искать иголку в стоге сена. Адреса у меня нет, вернее всего, Бейлка не прописана. Где она, я не имею ни малейшего представления, попробуй найди ее в Москве, в таком огромном городе!

Но моя старуха знать ничего не хочет - езжай и езжай! Что поделаешь мать! И она бы, конечно, добилась своего, если бы не пришла весть о дочери. Вот послушайте.

2

У нас в городе живет немец по имени Карл Винтер.

Сам он колбасник, и отец его, и дед, а может быть, и прадед тоже жили у нас в городе и промышляли колбасами.

Прожив столько лет среди евреев, он, верите ли, разговаривает по-еврейски, как мы с вами. Еврейские поговорки знает, шутки, обычаи. Безошибочно скажет вам, когда судный день, когда пурим, а когда праздник торы. Короче говоря, если бы не его дружба с пивной бочкой, не его красная шея и опухшее лицо, вы ни за что не угадали бы в нем немца.

Однажды этот Карл Винтер останавливает меня на улице.

- Здравствуйте, герр Ройтман! - говорит. - Поздравляю вас. Поздравляю вас, сват! И вас и себя поздравляю!..

И смотрит на меня своими маленькими смеющимися глазками: ну-ка угадай, мол, что я имею в виду!

Я стою перед ним и думаю: хватил, наверно, лишнего...

Кто его знает, что там бродит в его пьяной голове.

- С чем вы меня поздравляете, герр Винтер? Что вы хотите сказать?

- Очень просто, реб Меер. Мы с вами породнились, и нас следует поздравить...

И живот его колышется от смеха, и тройной подбородок, и толстые щеки... Человек прямо задыхается от смеха.

Я подумал: "Отведал бы ты моих горестей, ты бы не смеялся".

- Вам, господин Винтер, весело, - говорю, - вот вы и смеетесь, а мне шутки в голову не идут...

- Никаких шуток, господин Ройтман, - говорит он уже серьезно, - мы с вами породнились! Мой сын женился на вашей дочери, дай им бог счастья...

Я, все еще уверенный, что он пьян и болтает вздор, говорю:

- Адье, господин Винтер, мне некогда больше пустыми разговорами заниматься, - и собираюсь уходить.

Но он хватает меня за рукав:

- Не верите? Спросите мещанского старосту Пикарского. Он вам все объяснит.

Услышав эти слова, я почувствовал, что сердце у меня перевернулось. Не знаю, шутит он или правду говорит, но вся кровь отлила у меня от лица. Он же, наоборот, покраснел больше обычного, его маленькие глазки стали колючими, как спицы, и он вдруг рассвирепел:

- Ах, эта негодная социалистическая банда! Мой сын, ваша дочь - одна подлая шайка! Я хотел, чтобы мой сын стал инженером, а не колбасником, а он связался с этими проклятыми социалистами, которые только и знают что бомбы бросать, оставил университет и вдобавок женился на какой-то Бейлке, Рухке, Хайке, Сурке, черт их всех побери!

Сакраменто! Доннер веттер нох айн маль!..

Я не стал дослушивать его ругательства и побежал прямо к старосте узнать, правду ли говорит колбасник. Оказывается, все правда.

- Да, - сказал мне староста, - он вас не обманул.

Прибыли заверенные копии метрик и брачный контракт, заключенный между лютеранином Фридрихом Карловичем Винтером и еврейкой Бейлей Мееровной Ройтман. А раз все бумаги в порядке, мы обязаны вписать вашу дочь в паспорт Винтера как его законную жену.

Я, наверное, крепче железа, если не умер тут же на месте. А еще надо совладать с собой и виду не показать, чтобы моя старуха, упаси бог, ничего не заметила. Однако я решил принять меры. Раздобыв у старого колбасника адрес его сына, я накатал дочери такое письмо, которое могло бы тронуть даже камень.

Не прошло и двух недель, как почтальон принес мне ответ. Вот оно, это письмо: