Наша восемнадцатая осень

…Весь правый фланг в дыму. Дым поднимается из-за насыпи, рваными рыжими космами плывет к Тереку, обволакивая кусты. Чадно горят шпалы у будки путевого поста. Багровое солнце перекатывается в сизых облаках. Словно наткнувшись на невидимую броневую стену, останавливается посреди шоссе один из танков. На миг его заслоняет темный с багровой сердцевиной куст разрыва, а когда земля опадает, танк становится в два раза ниже, чем был до этого. Он как бы сплющен ударом огромного молота. Чего-то не хватает в его привычных обводах… Сразу я даже не могу сообразить чего… Ах, да, у него сорвана башня. Ее как бы срезало невидимым ножом. Странно, куда она делась?… А ведь разрыв был не особенно сильным…

– Вот это лупят!… Вот это да!… – вскрикивает Вася, вытирая лицо ладонью.

Мы оба так захвачены зрелищем разворачивающегося перед нами боя, что почти до половины вылезли на бруствер,

Снова меня захлестывает волна радости. Милые, дорогие наши курсанты и артиллеристы, ведь вы – герои, самые настоящие герои! Я бы вас всех расцеловал сейчас, всех до единого!… И вашего старшего лейтенанта тоже!,. Дайте еще! Еще огонька, еще!…

Чувство такое, будто я сам подбил этот танк, будто своими руками послал снаряд в ствол орудия и дернул за спуск. Еще огонька! Еще!

Оставшиеся четыре машины продолжают нестись по шоссе.

Одна из них выстрелом в упор разносит будку путевого поста. Летят, порхая в воздухе как листовки, какие-то бумаги, кирпичи, доски, крест оконного переплета…

И тут все пространство впереди закрывает черно-желтая завеса, Чудовищный удар стряхивает нас, словно камешки с бруствера, на дно гнезда. Воздух останавливается в горле. Я глохну и слепну. Шквалом осыпается земля, Тяжелые комья бьют по спине, барабанят по каске, Что-то с такой силой шарахает меня в бок, что я чуть не теряю сознание от боли. Второй удар приподнимает меня над землей и отбрасывает на куст. Каска съезжает на глаза, Резкий, едкий запах бьет в ноздри. Упав на колени, я чихаю и кашляю, Я задыхаюсь от кашля и серного дыма.

Наконец толовую гарь отдувает ветром и кашель отпускает грудь, Я поправляю каску и оглядываюсь. Все звуки доходят до меня, как сквозь подушку. Кружится голова,

Кажется, снаряды угодили в ячейку сержанта или куда-то рядом. Там стоит облако дыма и пыли. Неужели Цыбенко погиб?…

Я ползу к пулемету. Под грудь попадает что-то острое, Шарю рукой и выдергиваю остряк из-под себя. Это расщепленный приклад карабина. Мельком замечаю на нем вырезанные ножом инициалы "М. У,". Чей это? Откуда он здесь? Наши целы, Они лежат на краю ячейки, полузасыпанные песком, Я отбрасываю приклад в сторону.

Танки уже далеко позади нас. Они на половине пути к Эльхотову.

Прорвались!… Значит, прорвались все-таки!…

Все реже удары ПТО, Одно за другим умолкают ПТР. Слишком далеко пятнистые машины. Не достать…

Неужели они так и дойдут до самой станицы? Неужели их не остановят? Неужели у нас нет второго эшелона?…

Теперь они ведут огонь по окраине станицы. Всплески взрывов встают у самых тополей.

Неожиданно воздух прорезает долгий стонущий вой: "з-зиу… зиу… зиу… зиу… зиу…".

Он так дико вырывается из всех остальных звуков, что кажется: сейчас произойдет что-то самое важное и самое страшное… Голова сама собой втягивается в плечи, тело сжимается.

"Зиу… зиу… зиу… зиу…"

"Рвяк!… Рвяк!… Рвяк!…"

Большой участок дороги вместе с танками накрывает белое, стремительно распухающее облако, В середине его что-то часто рвется, голубовато вспыхивая, как магний. Потом начинает гореть ярко-красным огнем.

Что это за пушки, что за снаряды? Трассирующие, что ли? Они оставляют за собой светлые дымовые полосы, как ракеты, и летят не поодиночке, а целыми пачками, по три-четыре штуки сразу. Трудно понять, откуда они берутся. Они вылетают будто из-под земли.

На шоссе творится что-то невероятное. Из дымового облака, изгибая дымящиеся хвосты, летят в стороны какие-то обломки, тяжело ухает лопающийся металл, поднимаются и опадают огненные вихри. Красное пламя растекается все шире, перехлестывая через обочину дороги. Разом занимаются кусты и трава.

Из рыжего тумана выскакивает один из танков, Он разворачивается так круто, что чуть не опрокидывается в кювет, и идет назад. Вся кормовая часть его в огне. Дымится башня. Дымятся гусеницы и ствол пушки. Он пробегает по шоссе метров сто и вдруг исчезает в черном дыму взрыва. Клубящийся гриб повисает над дорогой, и до нас докатывается мощный удар,

– Есть! – кричит Вася, откидываясь от пулемета и сдвигая на затылок каску. – Четыре штуки! Видал? Вот так! Вот!

Я молчу. Я еще не могу прийти в себя от близкого взрыва и от всего виденного. В голове тошнотно звенит. Тупо ломит затылок. Хочется лечь, закрыть глаза и лежать неподвижно и долго, пока не перестанет гудеть в голове.

"Жвик-жвик-жвик-жвик!…"

Спину мою обдает земляными брызгами, больно хлещет по шее.

"Жвик-жвик-жвик!…"

Мы бросаемся на дно ячейки и замираем. Наши головы почти касаются друг друга, Я вижу широко открытые глаза Васи. В них недоумение и вопрос.

"Жвик-жвик!…"

На бруствере подскакивают земляные столбики, с визгом разлетается щебень, Ах, черт!…