Наша встреча роковая

– Что же он сделал, позвольте вас спросить?! – вспылил Инзовский. – Что творилось зимой в армии?! Я сам весь Кубанский поход прошел с Шатиловым и видел все своими глазами! Порядка – никакого! Солдаты одеты во что попало, бандиты бандитами, голодные постоянно, жрут что ни попадя, сами же и болеют после этого! Английские поставки разворовывались еще на вокзалах, вагонами! Целые роты болтались, пардон, без штанов и в рваных обмотках! Казаки, которые ничего знать не хотели, кроме собственной «самостийности»! Обозов нет! Солдаты целиком, так сказать, на самоснабжении, и кто их в этом обвинит? А ведь требовали самых жестких мер к мародерам! И требовали, между прочим, именно те, кто больше всех воровал! И что, я должен был расстреливать своих солдат за то, что они хотят есть? И посему тащат со дворов что попало?! Уж от отчаяния начнешь на них орать, грозишь расстрелять на месте или, по меньшей мере, выпороть… а они, подлецы, тихонечко этак: «Вашблагородие, вы б не расстраивались, голод-то не тетка, мы и на вас припасли, извольте…»

– И тылы, между прочим, забиты всяческими давноранеными и уклоняющимися, – мрачно заметил Сокольский, который был пьян больше остальных и сидел за столом без кителя, в рубахе, тяжело навалившись грудью на столешницу. Изредка он исподлобья взглядывал лихорадочно блестящими глазами в другой конец комнаты, где сидела Дина в окружении молодежи, но из-за стола не поднимался. Сейчас же он в упор смотрел на Бардина, который устроился на полу возле дивана и с улыбкой слушал пение хозяйки. – Притираются, сволочи, к каким-то управлениям, учреждениям, коих сейчас как вшей недавленых, воруют, воевать – боже сохрани… Ну, вспомните, Миша, как мы с вами арестовали восемь вагонов в Новочеркасске! Предполагалось, что там обмундирование! А на деле все они были забиты гражданским барахлом, коврами и прочей дрянью! Ящики с цимлянским помните?! А эти мерзавцы потом шляются по ресторанам, бросают певичкам брильянты! С-с-сукины сыны… «Шинель английский, табак японский…»

– Успокойтесь, Сергей Дмитриевич… Вы много выпили, – дрожащим голосом попросил Вересов, касаясь грязного рукава рубахи ротмистра.

Сокольский не услышал его, продолжая остановившимся, тяжелым взглядом смотреть на Бардина, сидящего у ног Дины. Вересов умоляюще взглянул на полковника Инзовского, но тот не заметил этого, продолжая с досадой говорить:

– Да бросьте, господа, и Деникин ни при чем, и казаки… Хотя, конечно, беда с ними была с самого начала. А что вы хотите, у них своя забота – «за батьку-Дон, за царскую вотчину, за волю!». На своих землях – воюют, и нет солдат храбрей, надо отдать им должное. Но чуть отошли от Дона, от Кубани – все! Казачьи части почти в полном составе дезертируют! Что взять с этих вольных разбойников, они веками таковы! Что им наша единая и неделимая… Что им Учредительное собрание, когда они не только осознать, но и выговорить не способны название сего заведения… С пропаганды надо было начинать, господа, вот что! Самые верные решения, как правило, оказываются и самыми простыми. Красные, к их чести, додумались до этого сразу же и начали обещать людям ВСЕ! Землю! Волю! Мир! Союзникам – конвенции самые немыслимые, а ведь поверили же им! И зачем теперь Антанте мы с нашими осторожными обещаниями «может быть… когда-нибудь… после победы… после созыва…». А люди, наши русские люди, рады обманываться, потому что страшно устали и от войны, и от безземелья, и от того, что мы им ничем не поможем. А ЭТИ – помогут! По крайней мере, на словах! Что там у них получится дальше…

Полковник не договорил: влетевший в открытое окно камешек шлепнулся прямо на стол, опрокинув пустой бокал. Тот, ударившись о край тарелки, жалобно зазвенел. Офицеры удивленно зашумели. Сокольский встал и, тяжело качнувшись, подошел к окну. У калитки смутно темнела женская фигура.

– Надин! Это, вероятно, к вам?

Но Дина уже сама вскочила с дивана и быстрым шагом пересекла комнату, выходя на балкон.

– Дина, тутэ мануша?[47] – негромко окликнули ее.

Узнав голос, Дина просияла улыбкой и, высунувшись с балкона, громко позвала:

– Меришка, проджя дро кхэр![48] – и, вернувшись в комнату, весело сказала: – Господа, простите, я на минуту. Пришла сестра из табора.

– Так пригласите ее к нам, сделайте одолжение! – послышались пьяные, но бодрые мужские голоса.

– Навряд ли, господа, она, верно, устала… Подождите, я скоро вернусь! – Последние слова Дина выкрикнула уже из-за двери.

Мери ждала на крыльце черного хода, прислонившись спиной к стене и тяжело дыша.

– Ты что, бежала? – удивленно спросила Дина, подавая ей руку. – Сумасшедшая, там ведь уже темно… Как это тебя бабка отпустила на ночь глядя? Что-то случилось в таборе? Идем, идем скорее в комнату! Ты голодная?

– Нет… Только попить дай, пожалуйста, я всю дорогу от табора бегом… – задыхаясь, попросила Мери.