Наша жизнь с господином Гурджиевым

Вошли доктор Шернвалл, его жена Елизавета Георгиевна и Успенские с Леночкой – дочерью г-жи Успенской от первого брака. Когда вернулся Захаров, г-н Гурджиев повернулся к нему и особо сладким голосом произнёс: «Андреич, а теперь самоварчик». Позже мы узнали, что Захаров должен был ставить самоварчик много раз в день, и это было очень хлопотным делом. Мелкие щепки и кусочки угля, которые подкладывались снизу, плохо загорались; их нужно было раздувать, и если отвлечься в этот момент, то огонь гас, и нужно было начинать всё сначала.

Вскоре вернулась жена г-на Гурджиева с кое-какой едой. Появился Захаров с самоваром, и мы все пили настоящий китайский чай. Тогда г-н Гурджиев сказал: «А сейчас, Андреич, на место!» Захаров ушёл в угол и встал там на колени. Моя жена озабоченно спросила: «Что вы делаете? Зачем?» «Какое вам до этого дело?» – рявкнул Захаров грубым голосом. Все взорвались смехом. Оказалось, что это было упражнение, специально придуманное г-ном Гурджиевым для Захарова, который по своей натуре был очень мягким и деликатным человеком. Он совершенно не мог быть суровым, когда это бывало необходимо, или властно крикнуть с подходящей резкостью, или повысить голос, возражая, когда ему неприятно. Он выполнял это упражнение почти каждый день. «Идите, присядьте и отдохните», – сказал г-н Гурджиев.

Когда все закончили пить чай, г-н Гурджиев к нашему великому удивлению неожиданно приказал: «Уберите стол и постройтесь». В одну секунду стол исчез, и все выстроились в один ряд в середине комнаты. «Марш!» – скомандовал г-н Гурджиев, и все начали маршировать, поворачиваться, бегать, и делать всевозможные упражнения. Это продолжалось довольно долго. Наконец, он сказал всем отдохнуть.

Во время предшествовавшего чаепития г-н Гурджиев заметил, что я взял два кусочка сахара, и сказал мне: «Вы не должны есть сладкое, иначе у вас будет сахарная болезнь». Он точно говорил не о диабете, но было правдой то, что я был довольно полным, и сладости, которые я любил, не шли мне на пользу. Причина, по которой он запретил мне их есть, была в том, чтобы разжечь внутреннюю борьбу с сильной привычкой. Г-н Гурджиев часто давал это упражнение – борьбу с привычками – тем, кто только начинает работу над собой.

Мы устали от путешествия, поэтому на следующий день проснулись поздно. Мы долго обсуждали наши впечатления от предыдущего вечера. Мы ещё мало что понимали, и ничего экстраординарного не происходило, но мы оба ощутили, что столкнулись с настоящей наглядной внутренней работой.

Вечером г-н Гурджиев взял нас с женой с собой на прогулку. Мы пошли длинным путём в город, чтобы купить кулич. Когда мы возвращались, г-н Гурджиев начал убыстрять свой шаг, всё время ускоряясь. В конце концов, мы уже практически бежали. Мы старались не отставать и пробежали некоторое расстояние. Мы знали, что он нас проверяет, наблюдая, что мы можем выдержать, и как мы это сделаем.

Вернувшись домой, г-н Гурджиев заставил всех нас повторять жесты и гримасы, которые делал он. Неожиданно он крикнул «Стоп!» и все замерли с той гримасой, которую он изображал в данный момент. Моя жена и я тогда ещё не знали об этом «стоп-упражнений» и других его видах, но мы тоже остановились. Г-н Гурджиев обратил моё внимание на то, как моя жена удерживает выражение своего лица, не думая о том, насколько уродливо она выглядит.

Вечером немного поговорили о намерении г-на Гурджиева ехать в Персию, и о том, что он будет зарабатывать необходимые деньги, «дробя камни для дороги». Это очень нас обеспокоило. Персия?.. Как мог я, офицер, поехать туда в военное время? Это будет означать, что я дезертировал… На следующее утро, на третий день после нашего прибытия в Ессентуки, г-н Гурджиев объявил, что мы этим вечером едем в Персию. И ни слова о том, как именно, или о каких-то деталях!

Мы приехали для того, чтобы быть с г-ном Гурджиевым, несмотря ни на какие трудности. Сейчас беспокойство, сомнения, неопределённость будущего породили множество вопросов. Что нам делать? В довершение всего нам нужно было заботиться о нашей верной Марфуше и её муже. Я сказал Осипу присоединиться к нам в Ессентуках после того, как он отдаст на хранение наши ценности – мы полагали, что это ещё возможно – и договорится со своей матерью, чтобы она позаботилась об их детях.

Однако через несколько часов мы узнали, что г-н Гурджиев, его жена и Захаров на следующее утро поедут только в Туапсе, на побережье Чёрного моря. Он сказал нам, что если мы хотим, мы можем поехать вместе с ним. Без колебаний мы решили ехать и оставаться с ним так долго, сколько возможно. Позже мы поняли, что поступили правильно. Путешествие в Туапсе было первым «верстовым столбом», как выразился г-н Гурджиев.