С первого дня г-н Гурджиев разделил нас на группы по четыре-пять человек. В каждой группе один должен был покупать и готовить еду. В нашей группе эта задача была у моей жены. Еду готовили на открытом воздухе, в котелке, подвешенном на треноге над костром.
Вскоре г-н Гурджиев сказал мне, чтобы я ел вместе с ним. С тех пор моей жене нужно было готовить только для себя и двух мужчин. Потом одному из них тоже было сказано есть вместе с г-ном Гурджиевым, и она осталась с мужчиной, которого не особо любила. Через несколько дней даже этот мужчина был переведён в другую группу, и моя жена должна была готовить только для себя. Ей было очень тяжело, потому что весь день мы работали возле фермы и встречались только за едой.
Каждый вечер г-н Гурджиев назначал двоих из нас ночными сторожами. После тяжелого рабочего дня было очень сложно не смыкать глаз всю ночь, до момента следующего утра, когда просыпался г-н Гурджиев, хотя это было всегда очень рано. Что скрашивало эти ночные дежурства, так это горячий кофе с одним из наших драгоценных кусочков сахара. Как мы научились экономить сахар, будто бы он был последним! В то же самое время мы научились воспринимать красоту южных ночей. Небо было нашими часами. Появление созвездий показывало нам, что полночь уже миновала; потом, что было уже два часа, потом, что вскоре рассветёт. Мы готовили костёр для тех, кто вскоре пробуждался, и шли к одному из пустых амбаров спать до полудня.
В те дни, когда не было ночных дежурств, утро начиналось с ухода за лошадьми под наблюдением одной из женщин, назначенных г-ном Гурджиевым. Он называл её «богиня чистки лошадей». Она сама не прикасалась к лошадям, но отвечала за то, чтобы их вычистили, как положено. Мы скребли их изо всех сил, но эта дама появлялась и говорила: «Смотри. Здесь вычищено недостаточно… ещё немного здесь… здесь тоже недостаточно чисто… и здесь… и здесь…» Всё было рассчитано на то, чтобы раздражать нас, но мы не показывали нашу досаду. Несмотря ни на что, жизнь в этот момент была столь прекрасна, что было невозможно злиться.
Случайно мы встретились с несколькими интересными людьми. Среди них был финн, который был буддистским монахом и пытался вернуться домой в Финляндию из Индии. Он был главой некой секты и жил на ближайшей ферме со своими учениками. Это был высокий мужчина средних лет, с длинной бородой, одетый в рубашку, доходившей ему до щиколоток и подпоясанной на талии. Когда мы пришли его посетить, он очень радушно принял нас. Он мелко резал помидоры и другие овощи и складывал их в бочку, чтобы засолить. Эти люди были вегетарианцы.
Был ещё один довольно необычный незнакомец. Он был бос, одет в изношенный плащ с капюшоном и ободранные полотняные брюки, которые доходили ему только до колен, открывая довольно изящные ноги. Это был высокий человек, с кудрявыми светлыми волосами, обрамляющими лицо, и с довольно большой бородой. Он искренне рассказал нам о себе. Он был офицером гвардии, что подразумевало, что он аристократ, но он избрал себе путь странника и не хотел возвращаться к привычной жизни. Мы чувствовали, что он абсолютно честный и хороший человек. Г-н Гурджиев предложил ему присоединиться к нам, чтобы он не шёл совсем один. Он оставался с нами до тех пор, пока мы не прибыли в Сочи, а затем отправился своим путём. Мы не знали, кто он был, но, несмотря на его лохмотья, он был впечатляющей фигурой – как Натаниель в «Таис» Анатоля Франса.
У нас был только один неприятный случай. К нам подъехал солдат верхом на лошади, с офицерскими эполетами, свисающими с седла. То ли он хотел выглядеть ярым революционером, то ли на самом деле убил офицера, мы не знали. Он спросил, кто мы, почему мы здесь и пр., но ему пришлось удовлетвориться нашими ответами, поэтому он галопом ускакал прочь и больше нас не беспокоил.
Когда большевики осознали, что наступает Белая армия, они стали забирать всех мужчин в округе в свои ряды. Для того, чтобы наших мужчин не призвали, г-н Гурджиев послал нас вниз к берегу реки туда, где мы всё время прятали наших лошадей. Там мы провели целый день, скрытые высокой травой, а женщины приносили нам еду.
Наконец, для нас стало возможным продолжать путешествие, поскольку Майкоп был захвачен белыми. Буддийский монах с ужасом рассказал нам, что ходил в Майкоп, чтобы разузнать, как обстоят дела, и на входе в город видел виселицы с повешенными. С финским акцентом, выражая весь свой ужас и протест всего его существа против жестокости человечества, он сказал: «Смотрите, они там висят, они висят…»