Как только взошло солнце, мы выступили. Дорога постоянно шла вверх. Наша ноша была тяжела, а лошади шли быстро. Нужно было поторапливаться, чтобы не отстать. Около полудня солнце начало палить сильнее, и тень стала совсем маленькой. Я начал беспокоиться за свою жену. Она ослабла, и когда г-н Гурджиев и лошади ушли вперёд, она сказала, что не уверена, что может продолжать идти.
Мы вышли в шесть часов утра. Тропинка очень круто поднималась в гору. Несмотря на всю предыдущую подготовку, идти, согнувшись вдвое под пятидесяти фунтовым рюкзаком, было невероятно трудно. Я живо помню, какие усилия я прилагала: слёзы текли у меня ручьями. Наконец я решила, что иду только до следующего витка тропы, и если г-н Гурджиев не даст нам отдохнуть, я там остановлюсь и сяду под деревом. Разве не всё равно – идти таким образом или умереть? Оставалось несколько шагов до поворота тропы, и я уже представляла, как снимаю мешок со своих плеч, как в этот момент услышала, что г-н Гурджиев зовёт меня: «Где вы? Идите быстрее! Мы останавливаемся здесь!»
Мы увидели, что г-н Гурджиев остановился возле заброшенной хижины у склона, поросшего лесом; отсюда было слышно журчание ручья. Он приказал нам разгрузить лошадей, накормить и напоить их. Мы поели и пару часов поспали. Когда жара начала слабеть, г-н Гурджиев выбрал Петрова, Григорьева и меня, чтобы вернуться верхом в деревню. Он сказал Захарову и моей жене организовать часовых и поддерживать огонь всю ночь, для отпугивания диких зверей. После раздачи заданий, которые должны быть сделаны, пока нас не будет, он сказал: «Сейчас я спокоен. Нам больше не нужно иметь дело с людьми, только с дикими зверями». Он пообещал вернуться на следующий день примерно в то же самое время. Моя жена была вполне удовлетворена, потому что я был с г-ном Гурджиевым. О себе она вообще не думала.