Наше дело правое

— Сам бы убил этого гада, — мечтательно протянул Станислав Сергеевич, лаская пальцами лежащий перед ним карандаш и представляя, наверное, как вонзит его в сердце своего смертельного врага. — Но не могу, Сашенька, не мое это занятие. Для этого и есть такие, как Сарычев и его парни. Ах, какие люди были, Сашенька, какие люди! По ним видно было, что они живут, понимаешь? Они ходили, говорили так, словно сами были жизнью. Как звери на свободе.

— Ларцев был таким же.

— Да, одного поля ягоды, только Ларцев — больной, сумасшедший, по нему психушка плачет, горючими слезами заливается. Понимаешь, Сашенька, мне ничуть не жаль тех, кого он убил, нет, ничуточки. Старый хрыч Басаргин, эта парочка прыщавых юнцов — Ковалев и… как его, Сашенька, забыл?

— Вернер, — услужливо подсказал Астафьев.

— Точно, Вернер. И дурочка эта, Лиза Пантюшева. Их не жалко. А вот за Сарычева обидно.

Карандаш с резким хрустом лопнул в крепких пальцах Станислава Сергеевича, плеснул в стороны щепками, осколками графита.

— Акции падают, Сашенька. Мы скоро разоримся.

— Знаю, Станислав Сергеевич, — кивнул головой Астафьев.

— И что делать? — Станислав Сергеевич метнул в референта тяжелый взгляд исподлобья.

— Не знаю, — твердо ответил Астафьев. — Закрывать контору, продавать все, что можно, спасать то, что еще удастся спасти.

— Так что же, Сашенька, — мучительно простонал Станислав Сергеевич, наливая глаза кровавым бешенством, — так что же, значит, Ларцев, эта сволочь, эта гнида, гадюка, которую мы сами пригрели, он, получается, выиграл?!

Астафьев по своему долгому опыту общения с шефом вдруг понял, что битьем графинов и ломанием карандашей сегодня не кончится. Но был вынужден молча кивнуть, соглашаясь со всем, что сказал Станислав Сергеевич.

* * *

Иван Архипыч размеренно скользил на лыжах по вечернему зимнему лесу. Когда лесник выходил из Малаховки, деревья еще не дотягивались ветвями до бледного солнца, а теперь оно с трудом уворачивалось от колючих еловых лап, и синие тени на искрящемся снегу становились все длиннее и темнее. «Ничего, — подумал старик. — Не впервой. Успею до дому вовремя».

Он возвращался по собственной проложенной с утра лыжне. Хорошо, конечно, быть лесником, жить одному в затерянной в чаще избе, подальше от того, что сейчас происходит вокруг. Война не коснулась Ивана Архипыча, махнула своим черным крылом где-то в стороне и унеслась, грохоча гусеницами танков, на восток — враг рвался к Москве. Даже немцев старик, почитай, и не видел. Ему, конечно, пришлось разок сходить в комендатуру, где толстый багроволицый ганс, брызжа слюной и топая ногами, кричал на лесника на ломаном русском:

— Если ты помогать партизанен, мы тебя расстрелять. Понял?

— Понял, — кивнул степенно Иван Архипыч и был отпущен с миром.

Покинув комендатуру, старик подумал, что, будь в округе партизаны, он помог бы борцам против фашистов с превеликой радостью. Но как-то вышло, что не нашлось в окрестных деревнях таких, кто ушел бы в леса сражаться против захватчиков.

Серые клубы туч тем временем сползались на небе в единое покрывало, тяжелое, набухшее снегом. Лесник прибавил ходу, хотя уже и чувствовал усталость. Ну да ладно, какие еще его годы!

И вдруг его цепкий взгляд выхватил из привычной картины зимнего леса что-то чужеродное. Лыжня! В стороне от его собственной, за неглубоким оврагом, она вела в сторону избушки Ивана Архипыча. Пусть лесник был уже стар, но зрение сохраняло остроту, дед и теперь был охотником хоть куда, нередко удивляя своей добычей молодежь Малаховки и прочих деревень. Поэтому ошибиться он не мог: вдоль лыжни розовели пятна крови, уже вмерзшей в снег.

Придется сворачивать! Жаль, конечно, что старик не взял с собой ружье, но, судя по лыжне, там лишь один человек, да еще и раненый. Иван Архипыч, беззлобно ругнувшись, обогнул овраг, свернул с проложенной утром лыжни и пошел по следу загадочного гостя.

Солнце еще не успело закатиться за верхушки сосен, оно еще просверкивало красным сквозь разрывы в тучах, когда лесник нашел неведомого лыжника. Тот лежал ничком, неловко уткнувшись головой в подвернутую руку, и не шевелился. Шапка при падении отлетела в сторону, и набегавший с востока ветер ерошил давно не стриженные черные волосы. Отметив, как торчали в стороны носки лыж, которые так и остались на ногах у раненого, дед неодобрительно пробурчал:

— Вишь, как нехорошо. Хоть бы ноги не переломал, не то не вывихнул.

Лежавший его не слышал, а если и слышал, то не подавал виду. Иван Архипыч подошел ближе, не таясь, и окликнул его.

Молчание.

В морозном вечернем воздухе затанцевали первые снежинки. Это было плохо. Это означало, что человека нужно вытаскивать быстрее, пока не поднялась метель. Конечно, до дома уже недалеко. Заблудиться лесник не боялся, но и приятного мало в том, чтобы тащить на себе взрослого мужика сквозь бесконечную мутно-серую пелену густого вечернего снегопада.

Нагнувшись над упавшим лыжником, лесник первым делом вынул его обутые в добротные меховые унты ноги из лыжных креплений, откинул лыжи в сторону и только потом перевернул тяжелое безвольное тело.