Наше дело правое

— Так вот, это уже не просто туризм, не просто развлекаловка. Это веселая стрельба по мишенькам, которые ничем ответить не могут. Платит человек деньги, прибывает сюда — ему выдают местное оружие, и он идет в полный рост, хлещет из автомата от пуза очередями, и пули его не берут. Видел я такое, что забыть никогда не смогу, наверное. Одна фирма расщедрилась, проплатила корпоративный выезд своих сотрудников… А, да ты ж не знаешь, что это. В общем, собралось десятка два человек и заказало поучаствовать в атаке на советские позиции. Ну, им устроили уличные бои. Представляешь, картина: рушится горящий дом прямо на этих ребят, а им все по… Поровну, в общем. Идут сквозь огонь, все в черных мундирах, и морды черные от копоти, плюют на сыплющиеся сверху балки, палят из автоматов — и улыбаются.

— Погоди, — перебил дед. — Так что, они наших солдат убивают?

— Ну да, — поморщился досадливо Костя. — Здешнее оружие им дают, из вашего времени.

Мол, дед, я тебе рассказываю-рассказываю, а ты до сих пор главного не понял.

— Ну и сволочи же! — Дед в сердцах ударил кулаком по столу.

— Всякого я насмотрелся, — вздохнул, успокаиваясь, парень. И опять заговорил тише, все же брала свое усталость. — Ты, Архипыч, не знаешь, что такое Хиросима. А вот я там тоже был. Дорогущий тур, для самых богатеньких, но кое-кто себе позволяет, ездят взглянуть собственными глазами, хотя черные очки надевать приходится. Уж больно вспышка яркая…

— Слышь, парень, — неожиданно спросил Иван Архипыч, — ты-то сам какое к этому отношение имеешь?

— Я-то? — Костя задумался. — Я в той компании работал, что все эти приключения организовывает. Вроде как по совместительству и охранник, и экскурсовод. Экскурсовод — это такой человек в музее…

— Знаю, — обиженно перебил его лесник. — Чай, не в тундре живу, а в простом русском лесу, да на двадцать четвертом году советской власти.

— Не ругайся, дед, — примирительно сказал раненый. — В общем, водил я группы туристов, а потом как-то раз иду по улице и вижу: топают нагло так, пальцы на растопырку, четверо ребятишек лет восемнадцати, налысо бритые, в камуфляжных комбезах — и у каждого на груди выставка немецких орденов, кресты, орлы, все, как полагается.

— Где ж они их взяли-то?

— А расскажу сейчас, не торопи. — Костя поерзал на топчане, тяжело вздохнул и попросил: — Поправь одеяло, Архипыч. Сползает, а я рукой пошевелить еле могу.

Дед накинул сползающее одеяло обратно на плечи сидевшего перед ним парня из далекого будущего.

— И вот идет, — продолжил Костя, — им навстречу старик типа тебя, весь бородой зарос, сгорбился, семенит, на тросточку опирается. Увидел он ребятишек, да как начал кричать. Мы, мол, кровь проливали, и все такое. А те послали деда подальше в разных невежливых выражениях. Ну, старый тоже оказался еще тот фрукт и хотел одного из них тростью ударить. Зря он так, я думаю, но пришлось мне за дедка вступиться.

— И как?

— Что — как? Архипыч, это сейчас я так плохо выгляжу, а вообще-то четверо ребят с улицы мне не соперники. Побил я их немножко и сдал в милицию. А потом что-то вдруг такая злость взяла. Ну, думаю, неправильно это, нельзя так. И плевать, что некоторые наши защитники прав и свобод вопят во всю глотку: мол, доказано, что изменения в прошлом никак не отражаются на будущем, и войну-то мы все равно выиграли, и неважно теперь, за кого играть. Это же наша страна, старики за нее умирали, чтобы нам жилось лучше, а эти сопляки сто лет спустя учат меня, какую сторону нужно было тогда выбирать. Мол, эсэсовцы — это рыцари, потому что они — в черных плащах, высокомерные, холеные и несут нам настоящий немецкий орднунг. Белокурые бестии, блин. А наши — окопное мясо, потому что в потных вшивых телогрейках, и никакого, понимаешь, дед, орднунга.

Иван Архипыч не знал, что такое орднунг, но мог согласиться с Костей в том, что гитлеровские захватчики вряд ли могли принести стране что-то доброе.

— Потом я еще выяснил, что те четверо, они действительно в прошлом на войне были, и то — медали свои с трупов поснимали, чтобы там, у нас покрасоваться. Сначала я как-то завелся, пошел к начальству, начал что-то кричать, заявление об увольнении на стол бросил. И вдруг — как молния перед глазами сверкнула — я понял, что это никого не волнует! Ну, уволюсь я — и что? Найдут нового на мое место. И тогда я, Архипыч, взял пистолет и отправился сюда, к вам, на войну. Знаешь, зачем?

Лесник, похоже, понял, что собирается поведать ему Костя, но на всякий случай покачал головой: мол, коли говоришь, так давай, не прерывайся, мало ли что я думаю.